Немного истории

Дон, Донская земля.... Вот как о них писал М.А.Шолохов: «Родимая степь под низким донским небом! Вилюжины балок, суходолов, красноглинистых яров, ковыльный простор с затравевшим гнездоватым следом конского копыта, курганы, в мудром молчании берегущие зарытую казачью славу... Низко кланяюсь и по сыновьи целую твою пресную землю, донская, казачьей, нержавеющей кровью политая степь».

Что говорят археологи и историки о людях, живших на этой земле с древних времён? В XIII-VIII до н.э. здесь обитали киммерийцы — кельтский народ. В восьмом веке до н.э. их частично вытеснили, частично смешались с ними скифы, создавшие многонациональную империю. Во втором веке до н.э. из Средней Азии пришли сарматские племена, разгромившие Скифию, но и они были изгнаны языгами. В свою очередь языгов оттеснили на запад роксоланы. В Приазовье, на Кубани и Черноморском побережьи Кавказа обитал ряд древних племён: зиги, керкеты, синды, ахеи, гениохи, аспургиане, дандарии, агры и другие.

С Востока двинулась ещё одна волна сарматских племён асседоны, иксаматы, писаматы, аорсы, сираки. В первом веке последовала новая волна переселенцев — аланы (ясы), образовалась единая Алания. Во втором веке с берегов Балтики прикочевалирусы (руги), объединившись в одну державу со славянами и роксоланами. Затем этот союз был побеждён германцами-готами. Торжество германцев было недолгим. Из Поволжья и Приуралья развернули наступление гунны. Они разгромили Аланию, а в 371 году обратились на готов.

После распада империи гуннов возникла Антия, в 558 году её сокрушили авары, пришедшие из Средней Азии. В 570 году аваров победили тюрки, образовалось два каганата Аварский и Тюрский — граница между ними проходила по Дону. В седьмом веке оба каганата развалились на части, от Дуная до Кубани образовалось Болгарское ханство, а хазары, населявшие берега Каспия и долину Терекеа, приняли тюрскую военную верхушку и создали свой каганат. В 670 году хазары в союзе со славянами и аланами одолели и изгнали болгар, затем разбили и подчинили Аланию. В 808 году в Хазарском каганате произошёл переворот, власть захватила иудейская купеческая верхушка. Каганат принялся порабощать соседей, облагая их тяжёлой данью. По Дону, Осколу, Донцу возникла система крепостей-замков (археологи обнаружили их более 300). Власть Хазарского каганата достигла Днепра. В IX веке у хазар появился сильный противник, князья из династии Рюриковичей. Борьба шла с переменным успехом, пока в 965 году Святослав Игоревич не нанёс каганату смертельный удар. Сокрушил войско хазар, разрушил Итиль, Семендер на Тереке, Саркел, победил и вассалов каганата, ясов и касаков. На месте Саркела была отстроена крепость Белая Вежа.

Сын Святослава Владимир в 984-985 годах покорил последний осколок Хазарии Таматарху (Тамань), основав здесь Тмутараканское удельное княжество. Дон стал границей Киевской Руси.

В VIII-IX веках между Волгой и Уралом обитали печенеги, практически весь X век нападали на окраины Киевской Руси, разбили дружину князя Игоря, сам князь попал в плен. В 1036 году Ярослав Мудрый нанёс им сокрушительное поражение. В XI-XII веках печенеги использовались для охраны южных рубежей Киевской Руси и только в XIII-XIV веках печенеги перестали существовать как единый народ, смешавшисть сдругими народами: тюрками, половцами, венграми, византийцами, русскими и монголами.

В XI веке из Заволжья теснили другие народы половцы, они наносили тяжёлые поражения войскам Киевских князей, совершали походы на Венгрию, Византию, воевали с печенегами. В начале XII века русские князья нанесли половцам несколько поражений. Часть половцев ушла в Грузию, другая часть мирно уживалась с русскими, князья женились на половчанках из знатных семей. В 1223 году, как союзники русских дважды потерпели поражение от монголов. Часть половцев вошла в Золотую Орду, другие ушли в Венгрию, где были приняты на военную службу для охраны границ.

Надо полагать, что переселение, смена народов происходило, главным образом, как вытеснение, смешения одного народа с другим, хотя и не без жестокостей, грабежей, угонов людей вполон, для продажи на невольничьих рынках. Но какая-то часть людей живших на своих землях оставалась. Смешанное русскоязычное население на Дону получило название «бродников», не от слова «бродить», а от слова «брод». Через территорию Дона проходили важные торговые пути, и бродники селились вблизи переправ, волоков, обслуживая их, подрабатывали в качестве лодочников, проводников.

С XI века Киевская Русь стала дробиться и втягиваться во внутренние распри. Подорвав свои силы в междуусобицах, она стала добычей нашествия татаромонголов, которые поработили Русь. Бродники проявили лояльность к татарам. Французский посол Робрук, проезжавший в 1252 году через земли Дона сообщал: «Повсюду среди татар разбросаны поселения русов.... В смешении с другими народами,русы образовали особый народ, добывающий всё необходимое войной, охотой и другими промыслами.... Все пути передвижения в обширной стране обслуживаются русами; на переправах рек всюду русы, имеющие на каждой переправе по три парома». С татаромонголами местное население уживалось вполне, ханы не уничтожали местное население полностью, а собирали с них дань. От ханов русские князья получали ярлык на правление. Только Тамерлан проявил крайнюю жестокость.

Население Приазовья не пожелало покориться и Батыю, и он жестоко усмирил восстание местных племён. «Страна Касакия» исчезает из всех источников, на её месте обосновалась Ногайская орда.

Александр Невский в 1261 году с разрешения хана Берке перенёс резиденцию Переяславского епископа в столицу Орды Сарай, возникла Сарско-Подонская епархия. Таким образом, была обеспечена духовная связка казачества и русского народа. А в 1380 году казаки впервые выступили как самостоятельная организованная сила на Поле Куликовом. Но радость победы была не долгой, в 1382 году Тохтамыш захватил и сжёг Москву. Неумный и коварный Тохтамыш захватил престол Орды при поддержке властителя Средней Азии Тимура Тамерлана. Но тут же поссорился со своим благодетелем, «отплатив» набегами на его владения. Тамерлан несколько раз бил его, совершал ответные вторжения, однако всё повторялось. И рассвирепевший Тамерлан в 1395 году, разгромив татар на Тереке, решил разграбить, разорить все земли противника. Тохтамыш удрал в Литву, а войско Тамерлана, уничтожая всё на своём пути, дошло до Днепра. Отсюда Тамерлан двинулся на ханского вассала — Москву. Был взят и выжжен Елец. Но тут случилось чудо, по преданиям Тамерлану во сне привиделась великая гора, на которой стояла сама Божья Матерь в окружении Небесного Воинства. И завоеватель вдруг повернул назад. Историки называют и другие причины, что казаки стали выжигать степи в тылу войск Тамерлана. В подтверждение этого факта служат дальнейшие его действия. Тамерлан разделил армию надвое. Одна половина пошла на Крым, другая стала спускаться по Дону. Это не был локальный набег, воины Тамерлана целенаправленно «прочесали» весь Дон сверху донизу. Диакон Игнатий, проезжавший из Москвы в Константинополь в 1399 году, через четыре года после нашествия записал: «По Дону никакого населения нет, только виднелись развалины многих городков...». Рейд по Дону завершился взятием Азова. Дальше Тамерлан прокатился по Северному Кавказу, уничтожая селения и жителей, разграбил Астрахань, Сарай и удалился в Закавказье.

Таким образом «изначальное» донское казачество было уничтожено. Уцелевшие бежали кто куда, на Яик, в Крым, многие перебрались на земли Поднепровья, принадлежавшие Литве. Она не знала татарского ига и быстро усиливалась.

Дон на многие десятилетия запустел, а земли от берегов Нижней Волги через Дон до Днепра и от верховьев Воронежа, Хопра, Медведицы до Азовского моря стали называть Диким Полем.

Но уже при Иване III земли Дона стали заново заселяться, в его правление (1462-1505) на Дон ушло около 4 тысяч человек. В Диком Поле образовались рассеянные кочевья и шайки. Селились по верховьям Дона, по Вероне, Хопру, Медведице. Так возникло верховое казачество, костяк его совставили выходцы с Руси. Азов местные казаки считали своей столицей, нападали на турок и их вассалов. В 1502 году Крымский хан занял Азов, казаки отступили от устья Дона вверх по реке, основав свои городки. Так возникло низовое казачество, его основой стали азовские казаки.

За активное участие в осаде и взятии Казани в 1552 году царь Иван Грозный пожаловал казакам в вечное владение Тихий Дон вместе с протоками, главные из них Аксай, Северский Донец, Цимла, Чир, Хопёр, Медведица, Маныч, Иловля, Сал, Миус и множество мелких рек, речек, ручьёв и ериков.

Остановим на этом свой краткий экскурс в историю и спросим себя, так что же такое казачество? Смешение племён, языков и народов, объеденяющим стержнем (идеологией?) которого, явилось христианство, благодаря прозорливости Великого князя Александра Невского. Казаки — часть русского народа, на которую отложило свой отпечаток проживание на окраине Руси, когда «Бог высоко, а царь далеко». На протяжении многих веков здесь отрабатывались глубокие традиции самоорганизации, товарищества, казачьего братства, взаимовыручки, специфической «казачьей демократии», вырабатывался огромный интеллектуальный и культурный потенциал. Главное же заключается в том, что сами казаки осознавали себя воинами Отечества, защитниками Православной Веры, царя и народа.

Вывод напрашивается следующий — казачество имеет русско-азиатское происхождение. В течение долгого времени оно находилось в достаточно сложных отношенирях с российской властью, но, в конечном счёте, стало мощным компанентом русской армии.

 

«Сочувствие к ушедшим — это память о них. Все мы, смертные, втайне желаем этого. Потерявший веру в то, что хоть какая-то работа его души, хоть какая-то память, накопленная ею, — пусть невнятно, но всё-таки проявится в дальнейшей жизни, передастся, тот опускается, теряет человеческий облик».

Об общественном развитии мы, в большей или меньшей степени, знаем по истории, изучаемой нами в школе и в учебных заведениях разного уровня.А что нам известно о дедах, прадедах? В чём заключались радости наших близких, конкретных человеков, с конкретными именами и фамилиями, какие невзгоды пережили в своей жизни, о чём думали, мечтали, чему радовались, о чём печалились?Небрежение к памяти, невнимание к старшему поколению, возможно низкая культура и обычная безграмотность, реально присутствуют в нашем бытии и по нашей вине.Прав автор приведённой выше цитаты, прошлое должно стать для нас и наших потомков светом памяти, а не травой забвения

Просьбу, собрать и записать сведения о родственниках старшего поколения высказал сын наш, Фролов Александр Владимирович: "Отец, запиши хоть кратко, кто мы, откуда взялись, как жили наши деды и прадеды«.Так пришло решение собрать доступную информацию о своих.близких родственниках с надеждой, что читающий эти записи семейный потомок будет иметь хоть малое представление о далеких и близких родственниках, живших и живущих во времена свои. Возможно, наша скромная работа послужит «связующей нитью» ушедших и живущих поколений и подтверждениемтого, что не превратились мы в Иванов, родства не помнящих«.

 

Хутор Белянский, где жили наши прадеды и деды, расположен в 18 км от

Дона и станицы Николаевской, на север.И тянется вдоль речки Белая по левому и правому её берегам. Свое название он получил то ли от речки Белая, которая впадает в приток Дона, Кагальник, то ли от Белой горы с залежами белой глины.

Хуторяне использовали её для побелки наружных и внутренних стен своих домов, если последние были глинобитными или саманными. Копали глину не только хуторяне, а и вся округа. Даже после войны цыгане продавали глину по всем городам области. При посещении горы обнаружили мы один небольшой шурф, теперь в домах используют лакокрасочные изделия. Как выразился Виктор Фёдорович Ревин: «Женщины „душат“ нас олифой».

Рядом с Белой горой имеются и залежи известняка. Когда-то казаки вытёсывали из него катки с пятью или шестью ребрами для молотьбы (отделение зерна от соломы) хлеба на токах.

Рассказывают, что в начале двадцатого века какие-то деловые люди из нарождающейся буржуазии просили хуторян позволить им организовать промышленное производство каменных катков, за что они давали твёрдое обещание безвозмездно передать по одному катку каждому казачьему хозяйству. Хуторской круг (собрание) с таким предложением не согласился: «Будут за катками ездить со всех сторон, все прогоны загубят. Да и пылища при обработке страшная поднимается». В то время экологических служб не существовало, но казаки берегли свою землю и её экологическую чистоту.

Сегодня на глиняных и известняковых возвышенностях, остались ещё куски первозданной Донской степи, поросшей разнотравьем и ковылём. Выделяю ковыль из других трав потому, что это — атрибут Донщины. Ещё недавно пасли хуторяне на этом разнотравье более десяти тысяч колхозных овец, теперь осталось их около пятисот голов — результат капиталистических или демократических реформ.

При въезде в хутор со стороны Дона, через речку Белая когда-то стоял красивый деревянный мост, теперь его заменило железобетонное сооружение, нисколько не возвышающееся над асфальтированной дорогой. Мама вспоминала, что в ремонте этого моста в конце тридцатых годов принимала участие и наша бабушка, Матрёна Васильевна, в качестве рабочей, таскала большие тяжести, потом долго болела и умерла в 1939 году. Сразу за мостом, с правой стороны, видна бывшая дедовская (Харламова Даниила Ильича) усадьба. Рядом, через дорогу, стоял дом брата, Афанасия Ильича, в котором долгие годы жил его сын — Андрей Афанасьевич — с семьёй. Теперь на дедовской усадьбе живут другие люди, но сохранился колодец, погреб, многие деревья (груша, тополя). Дом Андрея Афанасьевича перевезён в другое место, а на месте усадьбы образовался пустырь.

Фроловы жили чуть выше по течению реки, их курени стояли кучно и располагались следующим образом: Гурея Селивёрстовича, Ивана Григорьевича, моего деда Фёдора Сидоровича и последним стоял дом Фёдора Селивёрстовича. Детей Фроловских семей по хуторскому отличали по именам наших дедов: Сидорины — Сидора Фёдоровича, Гурушкины — Гурея Селивёрстовича, Селиверстовы — Селивёрста Никитича и так далее. Теперь не осталось ни одного из Фроловских домов. На месте дома Ивана Григорьевича осталась на земле только небольшая яма от фундамента, дом моего деда перевезли в другой конец хутора, долгое время в нём было правление колхоза, потом дедовский дом разобрали на дрова.

Сохранился дом Григория Фёдоровича Фролова (линия Селивёрста), живёт в этом доме Александр Григорьевич с семьёй. Но и этот дом был куплен у

Алифановых и поставлен дядей Гришей уже после войны. Виктор Семёнович Бессарабов сфотографировал дом, фотографию заложили в альбом, чтобы потомки имели хоть малое представление о жилищах своих предков.

Следует отметить, что родственные связи Фроловых и Харламовых были крепкими, жили дружно, без ссор и скандалов. Варвара Фёдоровна говорила: «У Фроловых даже чёртом никто не ругался».

Мама рассказывала, что в период продразвёрстки (1920-1921 годы), ей было уже 12-13 лет, и она помнит это событие: «Пришли к нам зерно забирать, а мы бочку зерна насыпали и спрятали. Хоть и тыкали продотрядовцы шашками да штыками во все подозрительные места, бочку не нашли. Потом мама, Матрёна Васильевна, зерном с родственниками делилась».

Была на воспитании у Еремеевых дочь деда Фёдора — Сиклета.

В голодный 1933 год, работали Афанасий Никитич и Варвара Фёдоровна в колхозной бригаде — там выдавали на трудодень по литру обрата (сепарированное молоко) и по килограмму хлеба. «Хлеб-то был горький, как хина». Половину этих продуктов приносили Вифлянцевы домой, чтобы поддержать своих близких, братьев и сестёр. Однажды попутной телегой приехала Ульяна Стефановна (мама Варвары Фёдоровны), по ступенькам в дом войти не могла, на четвереньках поднималась. Оставляли Вифлянцевы мать у себя, но Ульяна Стефановна через месяц домой ушла: «Трое сыновей у меня, что ж я их буду позорить?», в смысле — у зятя жить.

Афанасий Никитич рассказал об этом времени следующее: «Были у нас старые овечьи шкуры, мы их смолили, варили и ели, а когда в доме уже съестного ничего не оставалось — уводили ночью с колхозной фермы корову (народ с фермы от голода разбежался), резали её и питались всем околотком, вместе с соседями». Риск был большой, да выбора не было — либо сегодня умереть от голода, либо продлить жизнь через риск. Колхозные коровы тоже не с неба свалились, с собственных базов на ферму сведены. Своих коров и уводили с колхозной фермы.

Приходили к Вифлянцевым подкормиться братья и сестры из хутора Белянского. А по весне, когда пахать да сеять начали — сусликов ловили, на костре поджаривали и ели.

А вот рассказ Ксении Григорьевны Фроловой.

Когда умерли у Марии Ивановны (сестры Исаака) дети, и с мужем развелась, пришла к невестке, Ирине Петровне: «Сестрица, возьми меня к себе жить». Хоть и недолго прожила у сестрицы Мария Ивановна, вскоре умерла, но отказа не получила.

Рано остались сиротами дети Ивана Григорьевича Фролова, «помощника станичного атамана», умер и похоронен в Новочеркасске в 1919 году. Старший сын, Григорий, умер там же на год раньше, а жена Ивана Григорьевича умерла ещё в 1912 году, была у него вторая жена, но ушла из Фроловского дома после смерти мужа.

Опекуном семьи стал мой дед — Фёдор Сидорович. В семье опекуна не разделяли детей на своих и чужих, росли они все вместе, питались и одевались одинаково. Жила с ними до 1925 года и невестка, Ирина Петровна, с дочерью Ксенией.

В 1942 году отдал Даниил Ильич свою корову в нашу семью. Помогал Василий Данилович после войны нашей маме «ставить детей на ноги».

Подобных примеров можно привести множество. В трудных ситуациях родственники всегда помогали друг другу, чем могли. Эту положительную черту старшего поколения, их добрые традиции, следует перенять и поддерживать и нам, их потомкам.

Летом 1994 года, тремя машинами, поехали мы в хутор поклониться могилам предков: сестры нашей мамы — Вера и Анна Даниловны, Василий Данилович с женой Антониной Андреевной и внуком Василием, моя сестра Анна и брат Иван с женой Зинаидой Ивановной. Для нашей любимой мамы, Анастасии Даниловны, это была последняя встреча с родным хутором, в 1995 году её не стало.

Я попросил маму показать место, где я родился, где стоял наш дом. Мама только охала, глядя на землю, где прошла её молодость. До чего же можно запустить когда-то чистый, ухоженный хутор.

Сад наш вымок от грунтовых вод, теперь на участке, где когда-то кипела жизнь Фроловского клана другие постройки, да пустыри, поросшие лопухом и бурьяном.

Мои деды и прадеды состояли в казачьем сословии. Представить жизнь тружеников-земледельцев не трудно. Пахали и сеяли, косили сено и возили его на свои базы. Убирали хлеб и молотили его на токах, засыпали зерно в амбары; принимали народившихся жеребят, телят, козлят, прочую живность, разводили гусей, уток, индюков, кур; вывозили зерно на мельницу и ярмарки, продавали скот (если появлялись излишки), покупали инвентарь, одежду, какие-то бытовые товары.

Отличались они от обычных крестьян только тем, что в любой момент готовы были выступить на защиту Родины в полной боевой экипировке.

Уровень их быта определялся уровнем развития промышленного производства, бытовых услуг и товаров того времени. Они, практически, вели натуральное хозяйство. В то время не было электричества, природного или балонного газа: ни тебе холодильника, ни стиральной машины и прочих кухонных электроприборов, пылесоса, телевизора, радио и так далее.

Сохранился дом (курень) деда Даниила Ильича Харламова. В 1949 году, когда дед остался один, перевёз Василий Данилович дом вместе с дедом в Константиновскую, где дядя жил в это время, собрал его, и стоит дом до сих пор по улице Маренова, 10.

Дом можно считать типичным для того времени. Теперь-то внешний вид дома изменился — его обложили кирпичом снаружи, и крыша покрыта шифером.Но,сохранилась внутренняя планировка, стены (теперь они оштукатурены и побелены), полы и потолки, окна и двери (тоже покрыты масляной краской), а тогда стены дома были пластинчатые (дерево), снаружи ощелёванные досками, внутри — не белились и не красились, потолки и полы из деревянных досок и тоже без покраски. Окна большие с двойными рамами, снаружи закрывались ставнями, не с целью защиты от воров, они в те времена у казаков не водились, ставнями окна закрывались в жару, в обеденный отдых, чтобы сохранить в доме прохладу и создать полутьму.

Планировка дома: небольшой коридор с кладовой, кухня, две спальни и зал.

Когда мне было лет 9-10, я гостил у деда и хорошо помню запахи этого дома. Необычный аромат воздуха создавали рассыпанные под кроватями яблоки и груши для осеннего хранения.

На усадьбе были: колодец, летняя кухня и постройки для скота (баз), хранения зерна (амбар) и другие хозяйственные помещения. В летней кухне готовилась пища, заготовлялись продукты на зиму.

За домом располагались сад и огород. Усадьба примыкала к речке Белая, и полив овощей производился прямо из речки, но без механизации, электромоторов в то время не было.

Сколько же лет этому дому? Наверняка, больше ста. Что же видел этот молчаливый свидетель жизни Харламовской семьи? Рождение четырнадцати детей (шестеро умерли в детском возрасте), проводы хозяина на службу, на первую мировую и гражданскую войны, возвращение деда в 1920 году, голодного, истощённого и простуженного, когда домочадцы не узнали деда даже по голосу.

Из этого дома дети бегали в школу, росли и мужали, влюблялись и женились, познавали мир и житейскую мудрость, уходили в жизнь и опять возвращались в родное гнездо.

Теперь в доме живет Анна Даниловна, поддерживает дом в хорошем состоянии, а внутри — почти стерильную чистоту.

Топили печи кизяками и дровами, в худшие времена — соломой, приготовление пищи — на той же печке (летом в кухне).

Не было и продуктового магазина, практически все продукты производили сами, готовили их на зиму. Выпечка хлеба — в печке. Ну и, естественно, без асфальтных дорог, сегодня мы из Новочеркасска до хутора Белянского едем на машине менее трёх часов, а наши деды на лошадях ехали трое суток с ночёвками.

Немудрёной была и домашняя утварь: кровати, столы, стулья и скамейки, большое зеркало в зале в красивой деревянной, резной рамке, сундуки (для каждой семьи) с праздничной одеждой. Кухонная и столовая посуда: чугуны, горшки, кастрюли, сковородки, вёдра (казаны, цибарки), деревянные ложки, глиняные чашки, стаканы, рюмки, вилки и прочее.

Варили борщи, лапшу, вареники; пекли блины, пирожки, пироги (круглики), с фруктовой или мясной начинкой, всегда было молоко, сметана, простокваша. Иногда женщины готовили каймак — молоко кипятилось длительное время на малом огне, а после его охлаждения на поверхности образуется довольно толстый слой молочного жира — вкусная штука, должен сказать. Если по Райкину, то «язык проглотишь, речь лишисся».

Для зимнего потребления летом на больших, плетённых из ивовых прутьев, кругах засушивали фрукты, яблоки, груши, сливы, абрикос, вишню и другие фрукты. Сушёные фрукты ссыпались в мешки, зимой из них варили компот (узвар).

Мочили терновые плоды, зимой тёрн разминали в кружке, добавляли воды и сахар (если он был) и тоже употребляли, как компот.

Осенью, из мелких и лопнувших арбузов (мякоть без семян) варили «мёд», после медленного длительного кипячения получалась коричневая, сладкая, тягучая жидкость, и называлась она нардэк.

Хранились для зимнего потребления фрукты и в свежем виде. Яблоки закладывались в глиняные горшки, горловина перевязывалась тканью, и горшок, в перевёрнутом виде, опускался в бочку с соленьями, а солили капусту (иногда её перемешивали с яблоками), помидоры, огурцы, арбузы, отдельно яблоки.

Ранней весной, теперь уже на лето, готовили сюзьму — сквашенное молоко опрокидывалось в марлевую сумку, сыворотка стекала, а что оставалось, и была сюзьма. Её складывали в небольшой бочонок, а летом в полевые работы, разводили холодной водой и пили для утоления жажды в жару, напиток назывался ирьян.

На базу наши деды и прадеды содержали в разное время разное количество поголовья животных. Обычно это были лошади, волы, коровы, овцы и козы, свиньи и молодняк, птица: куры, гуси, утки, индюки.

Однажды мой брат, Иван Васильевич, похвастался маме, гостившей у него в городе Красный Сулин, что купил двадцать уток. От такой информации мать заплакала: «Эх, сынок, сынок, были годы, когда мы уток даже не считали, так их было много». Видимо мама вспомнила 1926-1929 годы.

 

Первое официальное упоминание о хуторе, которое нам удалось обнаружить, относится к переписи 1837 года. В акте переписи от 30 ноября записано: «Хутор Белянский состоит при речке Белой с левой стороны по течению, число дворов 26, число мужчин 79 человек». Женщин в эту перепись почему-то не включили.

Следующая перепись состоялась в 1897 году, было уже 140 дворов, население 781 человек, грамотных мужчин было 116 (из 384) и 4 женщины (из 397). Указывалось и семейное положение населения хутора: в браке состояло 187 мужчин и 191 женщина, 43 человека холостых и девиц, вдовых 48 человек, а вот, что любопытно, разведённых всего один человек.

Данные четвёртой переписи 1915 года: дворов 136, население 888 человек, из них мужчин 456 и 432 женщины

А вот перепись 1921 года, после империалистической и гражданской войн: дворов −112 (на 24 меньше, чем в 1915 году), население — 473 человека, в том числе 221 мужского и 252 женского пола. В сравнении с 1915 годом население уменьшилось на 415 человек, почти пополам. Кроме людских потерь на фронтах войны, умерло много детей и женщин от голода и инфекционных болезней.Ко времени этой переписи хутор имел хуторское правление, церковно-приходское училище, работала земская почтовая станция.

Перепись 1929 года: хозяйств, вступивших в колхоз 212. Колхозников вместе с детьми 1003 человека. Надо полагать, что население хутора увеличивалось до 1940 года (данных не имеем).

И 1946 год: дворов 146, население 381, в том числе трудоспособных мужчин 50, женщин 110, подростков 40.Численность населения уменьшилось более чем в три раза даже по сравнению с 1929 г.

Нужно учитывать также отток населения в города для проведения индустриализации, во время коллективизации, да и в более поздние годы молодёжь уезжала в города, но компенсировался этот отток за счёт постоянного повышения энерговооружённости и производительности крестьянского труда.Естественно, заселение хутора началось значительно раньше, не смогли же 26 дворов с людьми появиться за несколько лет. Так что зарождение хутора установить теперь невозможно.

Интересна фотокопия «Приговора о выделении средств на почтовое отделение в станице Николаевской» от 15 августа 1901 года. Приговор гласит, что хуторяне выделяют на почтовую станцию по 10 рублей в год, в течение трёх лет. Подписан Приговор двумя Иванами Харламовыми — атаманом и урядником, а также урядником Иваном Старичковым, казаками Василием и Дмитрием Туевыми. (Атаман Иван Харламов является прадедом Марии Николаевны Рудецкой). Почтовая станция в станице Николаевской начала работать с 1902 года.

Имеется протокол общего собрания хуторян от 3 мая 1921 года по выборам членов сельского Совета хутора. В состав Совета вошли 10 человек, в том числе известный нам (по живущим сегодня потомкам) Агап Репников, беспартийный, 49 лет. В анкете записано, что воевал в гражданскую в белой армии. За него проголосовало 78 человек из 93 избирателей участвующих в выборах. В состав Совета избран Тимофей Туев беспартийный, 49 лет, набрал 78 голосов. Среди десяти избранных только один коммунист — Казанцев Д.Р. Председателем Совета избран Яков Трифонович Белов, секретарём И.Белов.

После окончания гражданской войны (введённая ещё царским правительством 23 сентября 1916 года) продразвёрстка стала возмущать земледельца, по стране прокатились крестьянские бунты. Государство вводит, разработанную В.И.Лениным, новую экономическую политику (НЭП). Суть её (очень схематично) заключалась в следующем:

— хозяин и работник соединялись в одном лице (единоличное хозяйство), за исключением «божеского» продналога (замена продразвёрстки), произведённый продукт принадлежит хозяину-работнику;

— брался курс на энерговооружённость крестьянского труда. Вспомним мечту В.И.Ленина о ста тысячах тракторов, чтобы крестьянин сказал «я за коммунию».

Следует отметить, что этот вопрос остро стоял в повестке дня: строились Сталинградский, Челябинский, Харьковский тракторные заводы, Ростовский комбайновый и другие заводы по производству прицепного инвентаря. Вот что пишет английский исследователь С.Милли в своей книге «Люди, машины и история», вышедшей в 1965 году: «Тракторов и комбайнов в царской России не делали. К1936 году Советский Союз занял по выпуску и тех и других первое место в мире. В 1940 году в СССР около 90 процентов вспашки, посевных и уборочных работ... производилось тракторами и комбайнами. Этот уровень механизации уборочных работ в США был достигнут в 1938 году!».

За какие-то десять-пятнадцать лет Россия, по энерговооружённости крестьянского труда, перескочила практически из средневековья (волы, лошади) в двадцатый век (тракторы, комбайны);

— организация крупного коллективного хозяйства, только оно позволяет эффективно использовать мощную технику, крупные вложения капитала, достижения сельскохозяйственной науки, передового опыта и так далее.

В.И.Ленин предупреждал, что здесь важна последовательность прохождения намеченных этапов, нельзя перескакивать или игнорировать любое звено этой цепочки, вспомним его слова, что НЭП вводится «всерьёз и надолго».

С введением НЭПа в практику жизни начался рост производства сельскохозяйственной продукции. Только один пример: к 1926-27 годам в России на душу населения производится зерна столько, сколько до сих пор не могут произвести ни США, ни Канада.

Рост шёл не за счёт технической вооружённости крестьянского труда, а за счёт интенсификации живого труда. Хозяин-работник работал на себя! Работали так, что, по словам мамы, «от работы еёот ветру шатало».

Что же произошло дальше? «Соратники и ученики» В.И.Ленина, перескочив этап технической вооружённости крестьянского труда, не дождавшись естественного объединения мелких крестьянских хозяйств в крупноземельные кооперативы, приступили к принудительной и жестокой коллективизации.

По этому поводу идут и сейчас споры. Одни говорят о злой воле И.В.Сталина, другие — что колхозы, плод долгих раздумий и поисков, приводят мнения великих предшественников из числа прогрессивной русской интеллигенции, осмысления истоков русской общины и так далее, то есть предусматривались не только экономические, но и духовные цели.

Не будем участвовать в этом споре, история расставит всё по своим местам. Аргументов и за и против — тысячи. Но как ни спорь, а получается, что государство и партия, вводя НЭП «всерьёз и надолго», через девять лет крестьян обманули. Решили «осчастливить» их принудительно и жестоко.

Возможно, был расчёт, при бурном развитии промышленности ускоренно энерговооружить коллективные хозяйства, но просчитались, началась война. Заводы, производящие сельхозтехнику, стали выпускать военную технику, потом разруха, восстановление промышленности, переход «на мирные рельсы».

 

В сентябре 1929 в хуторе организован колхоз имени Ленина. На 30 мая 1930 года в списке колхозов Константиновского района записано: «Колхоз имени Ленина, уставная форма — сельхозартель, приступил к хозяйственной деятельности после озимой кампании, в состав колхоза вошли колхозы, организованные до озимой кампании 1929 года; направление — зерновые культуры, сторонней тракторной силой не пользовался; общее число хозяйств, вовлечённых в колхоз 232, население 1003 человека; число членов колхоза −483, площадь пашни 4000 гектаров».

В 1931 году в колхозе не было ни одного трактора. Энергоносителями были 56 лошадей и 170 волов, из прицепного инвентаря (обрабатывающие орудия производства): сеялок — 23, сенокосилок 11, лобогреек −11, жаток — 2, молотилок — 2, локомобилей — 2, телег одноконных — 5, двуконных −15, саней — 20.

Всего земли 5994 гектара, в том числе пашни 4363, сенокосов — 230, пастбищ 414 гектаров. Собрано зерна 4725 центнеров. Не было ни одного специалиста с образованием: агронома, зоотехника, садовода, ветврача и прочих.

К сожалению, нет никаких сведений по раскулачиванию и выселению людей из хутора в период коллективизации. Сколько же казаков было раскулачено, выслано или сбежало из хутора, не дожидаясь выселения?

Нарастание энерговооружённости труженика села можно проследить на примере хутора Белянского. При организации колхоза в 1930 году, в отчёте записано: «Привлечённая тракторная сила не использовалась».

С 1934 года колхоз обслуживался Гапкинской МТС (машино-тракторная станция, с политотделом), которая проводила покос зерновых, молотьбу, подъём зяби под яровые и паров под озимые.В 1958 году МТС были ликвидированы, а вся техника была передана в колхозы. Примерно в это же время к хутору подведена ЛЭП от Цимлянской ГЭС, а полностью хутор электрифицирован только к 1960 году.

В июле 1942 года хутор оккупирован немецкими войсками и освобождён в начале января 1943 года. 7 января состоялось первое заседание Исполкома Николаевского райсовета.

Весной 1943 года в колхозе с большими трудностями было посеяно 1562 гектара зерновых, убрано 697 гектаров, валовый сбор составил 939 центнеров, урожайность 1,4 центнер с гектара. Практически голод.

А вот данные по хутору на 1 января 1946 года, первого послевоенного: количество дворов −141, население — 381, в том числе трудоспособных мужчин — 50, женщин — 110, подростков — 36 человек. Опять каток войны жестоко прокатился по хутору.

1960 год. Колхоз имел 13 гусеничных тракторов (С-80, Дт-54), 14 колесных (МТЗ, ДТ-20), 15 комбайнов зерноуборочных, 8 силосоуборочных, 11 грузовых автомобилей. Много прицепного инвентаря и машин: плуги, бороны, культиваторы, сеялки, сенокосилки, грабли, жатки.

В связи с электрификацией хутора появился электроагрегат для стрижки овец, инкубатор, доильные аппараты и другое оборудование.

Механизмы использовались для посадки картофеля, сенокошения, скирдования, уборки силоса, очистки и погрузки зерна на токах, уборки картофеля и других работ.

Имелись и подсобные предприятия: кузница, лесопилка, столярно-плотницкая мастерская, механическая мельница, крупорушки и прочие механизмы.

В 1960 году в колхозе числилось 212 дворов, членов колхоза и их детей- 628, в том числе трудоспособных — 290, из них мужчин 113, женщин — 117, подростков — 60 человек. Но, благодаря повышению уровня энерговооружённости, посевы в колхозе составляли: зерновых-4536 гектаров, подсолнечника — 828 гектаров, кукурузы на силос — 1363 гектаров. Валовой сбор зерна составил 43809 центнеров, урожайность — 9,5 центнеров с гектара.

Кроме этого, в колхозе сформировалась достаточно мощная животноводческая отрасль: крупного рогатого скота — 1085 голов, в том числе 449 коров, свиней — 1364 головы, овец — 2160 голов, кур — 2790, уток — 2104, пасека из 64 ульев (семей), лошадей 77 голов, в том числе 36 рабочих.

Всего земли в колхозе было 12859 гектаров, в том числе 9829 гектаров пахотной и 2479 гектаров пастбищ.

Но это ведь через тридцать лет после начала коллективизации! От НЭПа остались «рожки да ножки». Самое-то страшное, (после арестов и расстрелов), что коллективизация вновь разделила хозяина и работника поразным сторонам баррикады. Хозяином стало государство, а крестьянин — наёмным работником. Не это ли извращение НЭПа послужило причиной того, что крестьяне стали молчаливыми наблюдателями современного погрома крупных коллективных хозяйств? Не были они хозяевами произведённого ими продукта. А если я не хозяин — разоряйте, мне не жалко. Отрезвление стало наступать тогда, когда вслед за ликвидацией колхозов и совхозов рухнула и их энергетическая база.

Вся выше изложенная информация получена из справки Ростовского Госархива, подготовленной по заказу колхоза и любезно предоставленной председателем коллективного предприятия «Белянское» (так теперь называется колхоз) Ключко Александром Алексеевичем, при встрече с ним 13 сентября 1997 года.

На казачьих хуторских кругах (собраниях) при обсуждении кандидатур на выборные должности обычно спрашивали: «А чьей он породы?» Порода -важный атрибут казачьей общины. Точно также «по породе» подбирались невесты и женихи для парней и девчат.

В этом смысле Харламовская порода выглядела примерно так: мужчины все рослые, под 180 см, сухощавые, подтянутые, темноволосые, работящие, активные, деятельные. Женщины — выше среднего роста, стройные, с тёмно-или светло-голубыми глазами, тёмными волосами, с правильными, чуть удлинёнными чертами лица. Даже в глубокой старости не теряют своей привлекательности.

А Фроловы-мужчины, ростом пониже, но крепыши, характером поспокойнее, черноглазые, больше брюнеты, но такие же активные, контактные, говорливые, как теперь говорят, коммуникабельные, без большой гордыни, но с достоинством.

Женщины обеих родов всякую работу исполняют быстро, споро, весело, двигаются в работе как-то экономно, но работают до полного изнеможения, то есть без жалости к своим силам и возможностям. В приготовлении пищи большие мастерицы, особенно им удаются изделия из теста. Умели шить, вязать простые, но необходимые для семьи вещи из шерсти и пуха (платки, шарфы, носки для зимнего ношения (карпетки) и так далее). Шерсть и пух пряли на прялках и веретеном.

Женщинам и той, и другой семьи свойствена душевная доброта, заботливость — думаю, что это основная черта их человеческой сути. Всегда накормят, выслушают, посочувствуют, помогут.

Мы много ездили по родственникам, когда собирали настоящий материал, и каждый раз всё начиналось с накрытого стола, все разговоры потом, за столом.

Эта внешняя одинаковость характеров — результат общинной и семейной морали, воспитания, христианских заповедей, ибо представители старших поколений обоих родов были людьми глубоко верующими.

Есть разница в характерах, во внешних чертах, несомненно влияние второй половины (жены или мужа). Главными отличительными чертами эти двух больших родов можно назвать две: вера и цвет (кожи, глаз, волос).

Оба семейства придерживались христианской веры, но Фроловы были староверами. Вопрос веры был делом очень серьёзным. Афанасий Никитич Вифлянцев рассказывал, что его семья имела смешанную веру и при крещении его отца две семьи (сваты) так долго спорили, что дело дошло до станичного атамана, победу одерживала то одна, то другая сторона, и Никиту Григорьевича крестили трижды: по новой, по старой и вновь по новой вере.

Смешанной по вере была и наша семья, тоже возникли споры: кому из молодых в какую веру переходить. Уступил отец. Венчание прошло в тайне от деда в Каргальско-Белянской церкви. Переход отца в новую веру внёс серьёзный разлад в отношения деда и отца, они долгое время даже не разговаривали. Рассказывают такой случай. Работал отец в поле, дед ему даже продуктов не отправлял. Приехал отец домой, ни с кем не повидался, забил несколько кур, и, видимо, не затушил костёр, на котором он осмаливал куриные тушки, амбар сгорел. Сказали деду, что был Василий, осмаливал кур на костре, и амбар загорелся, дед только рукой махнул: «А, ладно!».

Сестра мамы, Вера Даниловна, рассказывала: отец поехал к священнику в Николаевскую для посвящения в новую веру, и пока священник читал ему проповедь, отец вдруг подумал, а как же молодая жена будет сегодня ночевать одна? Стоп, батюшка, с проповедью, сел на коня и поскакал домой. Молодость ещё не закрепила прочно веру в Бога.

Естественно, разногласия между свёкром и мужем лишили маму душевного покоя. После долгих раздумий, для внесения успокоения в семью, для восстановления добрых отношений отца и сына, мама решила стать староверкой. Когда она сообщила об этом свёкру, Фёдор Сидорович встал перед мамой на колени и благодарил её за такое решение. Лихой рубака, трижды награждённый Георгиевскими крестами, прошедший империалистическую и гражданскую войны, авторитетнейший в хуторе человек, гордый и самолюбивый, не постеснялся, не посчитал для себя унизительным встать на колени перед невесткой, практически ещё девчонкой. На сгоревший амбар можно было рукой махнуть, а вот вера — дело святое, серьёзное, не зазорно перед невесткой и на колени встать.

И вторая отличительная черта или признак. Уж очень темнокожая порода Фроловского клана. Особенно ярко это проявляется по линии Селивёрста Никитича. Видимо соответствует действительности семейное предание, что наш прапрадед был женат на цыганке.

Когда в конце мая 1997 года состоялся первый сбор потомков Фроловского рода, я снял на видеокассету многих родственников. Есть там такие кадры, когда идёт навстречу камере группа женщин. Эта картинка очень напоминает кадры из фильма «Табор уходит в небо». Особенно сестра моя, Валентина Васильевна, в длинной цветастой юбке, в чёрных колготках и кофте.

Да и у отца моего, Василия Фёдоровича, кочующие цыгане часто спрашивали: «А ты не наших кровей?»

Работали наши деды и отцы семьями, у них не было постоянных наёмных работников, и если они были эксплуататорами, то только самих себя.

К примеру, семья Фёдора Селивёрстовича и Ульяны Стефановны состояла из двух взрослых сыновей с жёнами — это уже шесть работников, двое девчат подростков: Варвара и Мария, подросток сын Калин, дети женатых сыновей. В то время было нас двенадцать душ, вспоминает Варвара Фёдоровна. Это уже небольшая полеводческо-животноводческая бригада.

А в хозяйстве Фёдора Селивёрстовича было пять коров, три-четыре пары быков, пара лошадей, до двадцати голов овец, несколько коз, птица. И нажито всё это после гражданской войны, в период НЭПа, в результате работы семьи. Практически «кулацкая семья» состояла из трёх семей: и Григорий, и Лазарь были женаты, имели малолетних детей, в 1934 году женился Калин. Разделите поголовье скота на три-четыре семьи и каждая на середняка не потянет.

Когда я спросил Вифлянцевых, как же справлялся с сельхозработами мой дед, Фёдор Сидорович, ведь у него в семье кроме бабушки был только один взрослый сын с женой, да малые дети? Вифлянцевы ответили, что дед Фёдор на период уборки, сева или пахоты, нанимал кого-нибудь из хуторян. Это был временный найм, так, кстати, поступали вдовы, не имеющие взрослых сыновей, и поднаём на определённый вид работы был обыденным для хуторян делом.

По словам Афанасия Никитича, дед мой, Фёдор Сидорович, ко времени коллективизации «жил крепко». Этому содействовало и то, что после смерти первой жены он женился дважды на женщинах из богатых семей. И Анисья Максимовна, и Агреппина Григорьевна приходили в дом деда с хорошим приданым. Родственники Агреппины Григорьевны перевезли и поставили на дворе деда даже амбар, подарили несколько голов скота, у молодой жены было много одежды.

Моя мама, Анастасия Даниловна, и в своей семье и в семье Фроловых, родившая уже Анну Васильевну, так вспомнила об этом периоде своей жизни: «А ну-ка встань чуть свет, подои руками шесть коров, целый день на ногах, в работе до тёмной ночи. Меня уж от ветру шатало».

Так добывалось благо. Кто хотел лучше жить, лучше кушать, тот работал. А что значит лучше? Они что, летали самолетом на Канары, в Анталию? Прожигали деньги в казино? Женщины дальше Николаевской и Константиновской не выезжали. Единственная радость, что обеспечивали себя продуктами питания, да одеждой, о голоде стали забывать.

Крепло крестьянское хозяйство, наполнялись зерном амбары, базы -скотиной, появилась одежда в сундуках. Стали заживать раны души и сердца от потери родных и близких в Первую мировую и гражданскую войны, нарождалась новое казачье поколение. К 1930 году население хутора перевалило за тысячу человек.

Но, закончился период НЭПа и время мирного труда. Началась коллективизация, перешедшая в раскулачивание, суды и выселения. Затем, как следствие, страшный голод 1933 года и это на Дону! А ведь 1932 год принес хороший урожай на колхозные поля, да собрать его не сумели из-за дождей, поросло зерно в колосе на корню.

Думается, что частник хоть частично высушил бы зерно в своих сараях, амбарах, доме. Уж на зиму обеспечил бы себе хоть несколькими мешками зерна. Да и частное животноводство явилось бы хорошим подспорьем на период голода, из-за недостатка кормов всё лишнее поголовье, кроме маточного, всё равно хозяину пришлось бы сбросить. Это, так — предположение. Партийные теоретики и государственные мужи того времени не нашли, а скорее не искали, экономических способов регулирования естественного экономического расслоения крестьянства. А тут ещё слова В.И.Ленина, когда-то сказанные, что мелкое крестьянское хозяйство ежечасно порождает буржуазию, другие же слова о НЭПе, что это всерьёз и надолго, забыли. У Ленина много теоретических разработок, но готовились-то они к каждому историческому времени, а его последователи использовали его теоретические фразы на все случаи жизни, без учёта изменившейся обстановки в обществе.

Как бы то ни было, но был избран самый короткий, но не самый праведный революционный путь: отобрать и уничтожить! Да с каких это пор хозяева крепких крестьянских хозяйств стали классом, который надо уничтожить?

Кулачество ли было уничтожено? Посмотрите цифры, что осталось от производительных сил деревни? Сколько собрали в Белянский колхоз главных энергоносителей: волов и лошадей? А сколько крепких, работящих хозяев исчезло с лица хуторской земли? К сожалению, нам не удалось найти такие статистические данные.

Государство, предоставив нашим дедам и отцам возможность экономически окрепнуть, через коллективизацию и раскулачивание, вновь безжалостно их разорило. И если бы просто отбирали, можно было восстановить потери, их ещё и арестовывали, сажали в тюрьму, выселяли. Можно ли было нашим дедам и отцам, с их здравым крестьянским умом, понять и принять государственное над ними издевательство? За что? Кому сделали они плохо, кому помешали? За то, что выращивали много зерна, мяса и молока? Ни понять, ни принять такой государственной политики они не смогли и попадали в тяжелейшие психологически стрессы, из которых смогли выйти немногие.

Свою свободу казаки завоевывали веками. Пусть эта свобода была своеобразная, по-своему ими понимаемая, свобода собственного база или подворья, свободное право до чертиков в глазах работать в собственном хозяйстве, распоряжаться результатами своего труда, общаться со своими родственниками и хуторянами, поддерживать правила хуторской общины. Ведь они не нарушали ни юридических, ни экономических законов, ни этических норм, установленных государством. А их в тюрьму, в камеру! И это людей, у которых в генетическом коде, в их образе жизни, в их общинной морали заложены основы к принятию самостоятельных решений. Не знаю, сравнимо ли, но это всё равно, что ребёнка оторвать от материнской груди и бросить на псарню, к собакам — на выживание. Они могли хорошо работать, хорошо воевать, но слово тюрьма было для них катастрофой.

Мне могут возразить, какие уж в то время были свободы? Но, деды-то наши были довольны предоставленными им формами жизни, спокойно жили и работали, детей учили, государство кормили, не только себя.

Раскулачили и арестовали Фёдора Селивёрстовича. Из дома забирали всё, даже пуховые платки с женщин снимали, Ефросинья Семёновна, жена Исаака Ивановича, платком грудного ребёнка прикрывала — отобрали. Судили деда Фёдора в хуторе, привезли из Константиновской, на ночь домой отпустили. Отмыли, обстирали его женщины, «вшей было страшно сколько». Обнял дед, Фёдор Селивёрстович, своих многочисленных внуков и молча плакал.

Какой срок получил Фёдор Селивёрстович, Варвара Фёдоровна не помнит. А после суда дали Калину Фёдоровичу (сыну!) ружьё и «погнал сын отца» в Константиновскую пересыльную тюрьму. Ай да мы! На иезуитов пальцем показываем, парню то шестнадцать лет было! Переправили Фёдора Селивёрстовича в Новочеркасскую тюрьму, и опять ходил Калин Фёдорович пешком из Белянского в Новочеркасск, это километров сто семьдесят, но теперь уже носил отцу продукты в тюрьму. Недолго пробыл в тюрьме Фёдор Селивёрстович, умер. Не выдержало гордое казачье сердце и свободная его душа. Умерших хоронили по тюремным законам: ни могилы, ни креста.

Мягко выражаясь, причины арестов были странными. Афанасий Никитич рассказывал, что в 1933 голодном году каждой семье устанавливалось задание засыпки семенного фонда. Вместе с Варварой Фёдоровной трудились они в колхозной бригаде от зари до зари, в итоге осенью получили два пуда ржи (32 кг), а получили задание на засыпку 8 центнеров семян, это 800 кг. Ведь они уже не вели собственного хозяйства, в колхозе работали. Где они могли взять столько семенного зерна? И, тем не менее, за неисполнение задания людей арестовывали. Специально давали нереальные задания, чтобы был предлог для ареста?

«Гнал в тюрьму» Калин Фёдорович не только отца, но и арестованных вместе с ним Елисея Багаева (тесть Григория Фёдоровича Фролова), Иосифа Алифанова (тесть Лазаря Фёдоровича), Морозова Григория Емельяновича (муж Домны Селивёрстовны) и других хуторян.

Находящихся в тюрьме арестованных использовали на сельхозработах, место это точно не установлено, где-то в окрестностях Новочеркасска. По рассказам очевидцев Григорий Емельянович Морозов весь день занимался боронованием. После работы, выпрягая лошадей, повалился на землю и умер.

Естественно, что собрать семенное зерно люди не могли, только отдельные хозяйства, имеющие какие-то сбережения, сдавали деньги в колхоз или сами покупали семена.

В итоге семена на посевную выделило государство. Как бригадир, Афанасий Никитич, доставлял его на 25 конных телегах с элеватора. И здесь строгости. Каждый возчик лично расписывался за вес зерна. Если при доставке в колхоз и новом взвешивании была хоть малейшая недостача, человека отправляли в тюрьму.

Выделив зерно на посевную кампанию, государство почему-то забыло вернуть людей из тюрем, отправленных туда за невыполнение задания по засыпке семян.

Таисия Яковлевна Ермилова (двоюродная сестра моей мамы), на мой вопрос, как они оказались в Новошахтинске, рассказала следующее: «Фома (муж) не хотел в колхоз вступать. Заберут у него плуги да бороны на колхозный двор, а Фома ночью всё домой перетаскает, а днём опять заберут». Плюнул Фома Петрович на всё это дело, а было то ему двадцать лет от роду, запряг лошадёнку, сложил в телегу свой немудрёный скарб, посадил молодую жену с первенцем-сыном Симоном и двинулся в сторону города Шахт. В это время власть разрешала уезжать из деревни для работы в шахтах, уголёк стране нужен был, шла индустриализация страны.

Афанасий Никитич рассказывал о своём отце: почувствовал дед Никита грядущую беду, крепко выпивать стал. «Собрался я метить козлят, было их около десятка. Отец говорит, не меть. Раздал козлят на свадьбах. Ко времени коллективизации половину хозяйства ликвидировал, остальное в колхоз отдал, и всё равно раскулачили, а в 1937 году арестовали и выслали в Архангельские леса на заготовки.

Александра Григорьевна Репникова (Белова), жена Никифора, вспоминала (запись 8 июня 1997г.). «Так бы и жили на своей земле, да разогнали нас в период раскулачивания. Дюже нас обижали, хозяина арестовали и всё забрали. Наш флигель домкратом подняли и перетащили в хутор Ермилов, а дом — в Стычной, он там до сих пор стоит. А мы по соседям ночевали. Отец наш (Агап Репников, избранный в сельский Совет в 1921 году), из тюрьмы ушёл (видимо выпустили), в Аюте на шахте работать устроился. Узнали мы и к нему поехали, двенадцать душ нас было. Приняли нас на работу в совхоз „Горняк“, в подвале дома поселили, а отца с матерью вскорости в Аюте порезали, свои же, хуторские — сват Мельников, и с другого хутора — Долгов, потому им и дверь открыли, свои же. Матери горло перерезали, она ещё два дня жила, а отцу руки посекли, он сразу умер. Тряпки забрали, а какие в то время тряпки то были?»

Зверел народ, от голода или несправедливости? От голода в 1933 году умер брат Фёдора Селивёрстовича -Гурей Селивёрстович.

Раскулачен и умер в тюрьме муж Прасковьи Сидоровны Беловой (Фроловой), Иван Николаевич. Этого просто голодом заморили. Просил: дайте хоть луковицу, зубы повыпадали. Умерла и Мария Ивановна Фролова с двумя ребятишками.

Разогнанные по области родственники и хуторяне, не теряли связей и добрых отношений, помогали друг другу, земляков за родных почитали. Большинство определялось на жительство в городах Шахты, Новошахтинске, на станции Каменоломни, в совхозе N 10, ДорУРСе. Есть родственники в Челябинской области, Владивостоке и других городах и весях.

Часто бывал Исаак Иванович в гостях у Репниковых. Хотели Репниковы взять Наталью Исааковну в невестки, да припоздали. Увёл Наталью другой Виктор, Бессарабов. Значит не судьба.

Никифора Репникова хуторяне называли «корреспондентом». Тянуло Никифора Агаповича к людям, с которыми провел детство и юность, интересовался жизнью хуторян, своих земляков, ездил к ним в гости. Бывал и у матери моей, Анастасии Даниловны в Семикаракорске. Всех знал, кто кому брат, кто кому сват, да только опоздали мы слушать его рассказы.

Да и как не интересоваться, всё переплелось в хуторе Белянском родственными связями. Александра Григорьевна, родственница Ивана Николаевича Белова, мужа моей двоюродной бабушки Прасковьи Сидоровны. Хуторян в Белянском связывали крепкие, не только земляческие, но и родственные нити.

Живет в настоящее время Александра Григорьевна в станице Кривянской, Никифор Агапович умер, «уже шестой год пошёл». Рядом домик сестры мужа, Миланьи Агаповны, через несколько дворов живёт с семьёй сын, Виктор Никифорович. Часто приезжает навестить мать Владимир Никифорович, живущий в Новочеркасске. Под присмотром бабуси.

Варвара Фёдоровна как-то вспомнила, что Фёдор Сидорович у неё на свадьбе (1929г.), не был, его жена, Агреппина Григорьевна была, а деда не было. На вопрос, почему? Ответ мы получили такой: «В хуторе за колхоз агитировал». Совсем уж не понятно. Воевал за красных в Кавказском корпусе Гая Первой конной армии, за колхоз агитировал, сам в колхоз вступил, на колхозный двор коров, волов, лошадей свел, инвентарь сдал, а в списки на выселение попал.

Убирали наиболее авторитетных хуторян? Активных, крепких хозяйственников? Боялись сопротивления?

По этому поводу Афанасий Никитич сказал: «Был бы человек, а „дело“ найдут». Можно предположить, что деду приписали эксплуатацию чужого труда. Он был официальным опекуном семьи (детей) двоюродного брата Ивана Григорьевича Фролова. Но в семье деда Фёдора, в то время, не разделяли детей на своих и чужих, все были равными, все за один стол садились, но и работали тоже вместе.

Афанасий Никитич рассказывал, что подобная ситуация сложилась и у его отца. Умер брат деда Никиты, перед смертью просил: «Брат, сохрани детей». Когда невестка решила выйти замуж второй раз, дед Никита сказал: «Детей не отдам, наказ брата». Племянников было четверо, дядю родного отцом называли и отделять их на самостоятельную жизнь (по мере подрастания) начал с 1924 года. А лишили Никиту Григорьевича «права голоса» за эксплуатацию родных племянников.

При раскулачивании оценка человека определялась не по его взглядам на жизнь, на политику государства, не его местом в хуторской общине, не его моралью, а материальным достатком, количеством лошадей, волов, коров и другой живности. Но, материальный достаток добывался не жульничеством, не скупкой ваучеров, не рэкетом, а собственным трудом, собственным горбом.

Как бы кто не теоретизировал об угрозе советской власти со стороны зажиточного крестьянства, можно с уверенностью, подтверждённой фактами жизни наших дедов, сказать, что они не представляли никакой социальной опасности. При раскулачивании они не оказывали никакого сопротивления, не участвовали в каких бы — то ни было организационных действиях, их грабили и выселяли как беспомощных щенков. Да и были они политически инертными и едва ли слышали о теориях Сталина, Бухарина или Троцкого о строительстве социализма в деревне.

После коллективизации был ещё 1937 репрессивный год, были арестованы Харламов Илья Ильич, Белов Пётр Иванович, Фролов Пётр Гуреевич, о их судьбе мы напишем в биографических справках.

В это же время был арестован отец Афанасия Никитича, Никита Григорьевич, хотя спастись можно было. Узнал Афанасий Никитич о предстоящих арестах, в том числе и его самого, и отца, но дед Никита уезжать отказался: «Стар я и болен, будь что будет».

Получив командировочное удостоверение от управляющего отделением совхоза, в ночь перед арестом уехал Афанасий Никитич в Калмыкию для закупки баранов-производителей для колхоза. Полтора месяца не возвращался, приехал домой ночью и опять к управляющему, получил справку-разрешение на продажу собственного бычка и повёл его в город Шахты. Ещё две недели прошло. Встретив Афанасия Никитича возвратившегося из Шахт, управляющий сказал: «Аресты закончились, приступай к работе».

29 ноября 1997 года в Константиновском ФСБ ознакомились мы с Афанасием Никитичем с уголовным делом N П-18561 в отношении Вифлянцева Никиты Григорьевича, 1889 года рождения. В деле три протокола допроса: хуторян Кошелева Е.Т., Данилова Ф.Б. и самого Никиты Григорьевича, анкета последнего и решение тройки УНКВД. Остальные документы: протест прокурора, решение суда о реабилитации — уже 1968 года.

Кошелев Евгений Тихонович пояснил, что «как-то зимой 1937 года, шли мы с Никитой Григорьевичем по улице и последний, в разговоре сказал, что скоро будет война и наступит конец советской власти».

Из протокола допроса Данилова Фёдора Борисовича: «... весной 1937 Вифлянцев мне сказал — наступает весна, будем работать в колхозе, как батраки, а осень придёт, получать будет нечего».

Разговоры, если они были, велись без свидетелей, но и этого было достаточно, чтобы отправить Никиту Григорьевича в лагерь на десять лет.

При этом суда никакого не было. Протоколы допросов, пока арестованные находились в Константиновской, отправлялись пароходом в Ростов, и оттуда приходило решение тройки, всего — то бумаги треть странички. С получением решения арестованных отправляли в лагерь.

В анкете Никиты Григорьевича записано: с 1918 года служил у белых в 49-м конном и 61-м пешем казачьих полках, а что он в течение года воевал в Первой конной армии — в протоколе допроса и в анкете — ни слова. Странная избирательность фактов.

В графе «социальное положение» записано: казак-кулак. Хотя последние семь лет до ареста Никита Григорьевич был колхозником.

На вопрос: сколько вы имели скота до революции; ответ такой: три пары волов, пара лошадей, три коровы, три телёнка, пятнадцать-двадцать овец, две свиньи. И это кулак с шестью детьми? Что же имел середняк? А бедняк? Как двум последним жилось до революции?

Судя по рассказам старшего поколения, да и по известным нам делам, схема отправки людей в лагеря был такой: на каждый населённый пункт устанавливалось задание на арест определённого числа людей — план. Это подтверждает и рассказ одного из работников сегодняшних органов. На совещании в Ростове один из начальников городской милиции сказал: «Мы в своём городе всех врагов советской власти давно выловили, а выполнять план по арестам людей не буду». Его тут же арестовали.

В хутор приезжала группа работников милиции и говорили председателю Совета: мы должны увезти двадцать человек, давай кандидатуры. Составлялся список. Затем собирали хуторской актив, готовили свидетельские показания. Кто не хотел «свидетельствовать» грозили арестом. Вся подготовительная работа проводилась в течение дня, а с вечера начинались аресты. Арестованных отправляли в Константиновскую, а документы в Ростов.

Никиту Григорьевича увозили из хутора Вифлянцев 4 октября 1937 года, и мы не знаем, сколько человек увезено вместе с ним.

А Белов Пётр Иванович был арестован 23 октября этого же года в хуторе Белянском и мы знаем, что вместе с ним увезли двадцать два человека, похоже на пару человек работники НКВД план перевыполнили.

Умер Вифлянцев Никита Григорьевич в лагере через пять месяцев.

Ни один из арестованных или высланных в начале тридцатых и 1937 годах не вернулся из тюрьмы или лагеря. Умирали в лагерях они быстро, да и расстреливали без задержки. Не выдерживали тюремного затворничества и существующих там порядков, не обладали они способностью к адаптации к тюремным и лагерным условиям. Многое могли пережить: войны, тяжелую работу, разграбление нажитого, смерть детей и близких родственников, а лишения свободы — не переносили. Умирали наши деды и отцы от унижения, непонимания и невосприятия государственного над ними издевательства. Многие из них воевали за советскую власть, а она как с ними?

Единственным мужчиной, оставшимся в живых по дедовской горизонтали после 1937 года, в обеих родах остался только Харламов Даниил Ильич, благодаря заступничеству сына Дмитрия.

Как же могли наши дедуньки передать нам что-то, если многие из нас, ко времени их ухода из жизни, ещё даже не родились. А что потеряли мы, их внуки? Их жизненный опыт и мудрость, их знание и умение, их воздействие на воспитание наших характеров, человеческих качеств, их заступничество и помощь, их советы и строгость, заботу и дедовскую ласку. Подумайте и вспомните, дорогие мои родственники, не появлялось ли у вас желание в трудную минуту, чтобы легла на вашу голову или плечо твердая и добрая рука деда. Многие из нас стали атеистами по этой же причине. Как можно научить вере в Бога или хотя бы христианской морали? Только верой и можно научить. Если человек с малолетства вырос на том, что в родительском доме без молитвы не начинался день, и не садились за стол, то и в жизни своей он будет обращаться к Богу. Без примера, одними словами, человека не научишь и не воспитаешь, дух семьи первая духовная школа маленького человека.

Когда мы произносим слова прадеды, деды, отцы — пред глазами проплывают могучие, седовласые старики с морщинистыми, задубленными от прожитых лет лицами, мудрыми пытливыми глазами, натруженными руками, неторопливые, солидные основатели семейных родовых ветвей, повидавших и переживших много бед и невзгод за свою долгую, насыщенную бурными событиями жизнь.

Так должно быть по родовой иерархии, а фактически из жизни уходили молодые красавцы-хлебопашцы и воины, полные сил и энергии, многие из них так и не познавшие семейного счастья и никогда не державшие на руках собственных детей. Самым старшим было чуть больше шестидесяти лет, а самым молодым — чуть больше двадцати.

Посчитаем человеческие потери наших родов. Мы уже писали выше, что по переписи 1921 года, по сравнению с 1915 годом, население хутора уменьшилос наполовину.

В первую мировую войну погиб Харламов Афанасий Ильич. С 1917 по 1921 годы ушли из жизни все три прадеда: Селивёрст (71), Сидор (64), Григорий (58), Прасковья Сидоровна Белова (Фролова) (45), Фролов Михаил Сидорович (28), Белов Андрей Иванович (27), Фролов Иван Григорьевич (40), его сын Григорий Иванович (21), Морозов Пётр Григорьевич (28), получается девять человек.

В начале тридцатых годов: Фролов Фёдор Сидорович (42), Белов Иван Николаевич (63), Фролов Фёдор Селивёрстович (59), Фролов Гурей Селивёрстович (60), Белов Фёдор Иванович (40), Каргальский Николай Тимофеевич (25) — муж Ефросиньи Морозовой, Гомонова (Фролова) Мария Ивановна (32), жена Лазаря — Хавронья Иосифовна (25), Мария Михайловна Фролова (20), Анисья Максимовеа Фролова (23),прибавим ещё десять человек.

1937 год: Харламов Илья Ильич (52), Белов Пётр Иванович (37), Фролов Пётр Гуреевич (46), отнесём ещё сюда же и свата Вифлянцева Никиту Григорьевича (48), в итоге только взрослых двадцать три человека.

А сколько детей? Кто их теперь посчитает, у деда Даниила Ильича -шестерых, у Фролова Фёдора Селивёрстовича — восьмерых старшеньких похоронили, у Марии Ивановны Гомоновой (Фроловой) двое от голода умерли. Мужчины погибали на войне, в тюрьмах и лагерях, в хуторе взрослых «косил» тиф, дети умирали от голода и инфекционных болезней. Наверное, нужно благодарить Бога за то, что сработал инстинкт сохранения рода. Все прадеды оставили многочисленное молодое поколение.

Особенности казачьей жизни, их постоянная готовность выступить на войну или по мобилизации и частые потери на фронтах и в походах принуждали казаков заботиться о продолжении рода. Проявлялось это, прежде всего в том, что молодых рано женили — в 17-18 лет. В 20-летнем возрасте казак уходил «на действительную» (обязательную) службу на четыре года в полк, а ребёнок или двое в доме уже оставались.

Как же образовывалась новая семья и проходила свадьба? Я записал рассказ Афанасия Никитича и Варвары Фёдоровны. Выбирал себе жену обычно мужчина, невеста или её родители могли не согласиться. Конечно же, существовал контроль со стороны старших, но чтобы родители принуждали своих детей в этом важном деле — было редкостью.

Если невеста жила в соседнем хуторе свататься ехали на лошадях: жених, отец, дед или кто-то из старших родственников- мужчин. Останавливались у своих родственников или знакомых и посылали «разведчика» в семью невесты: выяснить примут ли они сватов. Если получали отказ — искали другую невесту. При согласии — ехали сватать.

Жених и невеста, в присутствии родителей давали согласие. Жених обычно говорил «да», а невеста по своей девичьей скромности отвечала: «Как решат родители».

Через несколько дней невеста и её родители приезжали в дом жениха «смотреть подворье», здесь состоялся «сговор» (назначалась дата свадьбы, количество гостей, обсуждались материальные проблемы и так далее) и венчание. В отличие от сторонников новой веры, венчание происходило не в церкви, а дома. И венчал молодых «уставщик», вроде христианского священника, но в чистом виде священником не был, скорее староста староверской общины. Молодые надевали праздничные одежды, но невеста была без фаты и подвенечного платья.

В оговоренный день жених с родственниками и друзьями ехал за невестой, при этом в её доме жених должен был накрывать стол (везли блюда в сундуке), «выкупать» место рядом с невестой, саму невесту, и все ехали в дом жениха. Молодых встречали родители жениха, осыпали их хмелем, конфетами и мелкой монетой, говорили поздравления и пожелания.

За стол садились только гости со стороны невесты, а участники свадьбы со стороны жениха их угощали или, как тогда говорили, «ублажали». Пели много песен, плясали, произносили тосты и пожелания. Это гулянье у жениха называлось «вечерней», длилось оно практически до утра.

Утром было «похмелье», дружки обходили гостей с караваем, гости дарили молодым подарки. Афанасий Никитич рассказывал, что подарили им с Варварой Фёдоровной на свадьбе восемнадцать рублей (цена половины коровы), дарили козлят или барашков, пару гусей, платки или небольшие куски ткани для пошива одежды. Козлята, поросята, барашки, гуси и другая мелкая живность могли быть и «зелёными», то есть подарок откладывался до окота, отёла или опороса животных.

Когда хозяева подавали компот (узвар) — сигнал к тому, что гулянье закончилось.

На следующий день гулянье продолжалось в доме невесты. И называлось это «отводами». Теперь за столом сидели гости от жениха, а родственники невесты их развлекали, подавали кушанья и питие.

В последующие дни молодых и их друзей приглашали к себе домой близкие родственники: родные тёти или дяди, старшие братья или сестры, если они жили отдельно в собственных домах, но здесь подносилось гостям не более трёх рюмок.

После всех этих мероприятий, молодая жена вместе с приданым, переезжала в дом мужа, и начиналась повседневная, обыденная жизнь.

При ранней женитьбе случались и казусы, вроде того, о котором рассказал Афанасий Никитич Вифлянцев. При сватовстве у соседей, когда жених вошёл в комнату, отец, взглянув на сына, сказал: «Санька, сопли утри, супостатова морда». Надо полагать, что не все женихи были сопливыми, но такой анекдотический случай запомнился Афанасию Никитичу.

При сватовстве молодым задавали различные вопросы на житейские темы. Афанасий Никитич вспомнил, что мой дед, Фёдор Сидорович, задал ему такой вопрос: «А свинью в коноплю загонять умеешь?» Своеобразный казачий жаргон, то есть умеешь ли вплетать в конопляную нить свиную щетину, используемую тогда вместо иглы. Было много других вопросов, иными словами жениха и невесту проверяли на готовность к семейной жизни и крестьянскому труду.

Даже значительно позднее, когда мой брат, Иван Васильевич, перед женитьбой приехал к деду Даниилу Ильичу в гости, тот учинил ему форменный допрос. А ты шкуры овечьи выделывать умеешь?, а шубу шить?, а валенки (зимняя обувь из овечьей шерсти) сваляешь?, а чирики сшить (летние тапочки)? А как же ты жить собираешься, если не умеешь? И советовал: бери в жёны нашу, казачку — они всё умеют.

Была у казаков и такая традиция: единственных в семье кормильцев (мужчин) на службу в полк, а уж тем более на фронт, не отправляли, им поручалось пасти табуны лошадей. А если уж, при крутой мобилизации, такой казак попадал на войну, то в бою его в первый ряд не пускали, берегли. Где-то я читал, что таких казаков отличала и серьга в ухе.

По уставу Граббе сохранялось 20 полков шестисотенного состава, с Первого по Двадцатый, и располагались они по гарнизонам России, а на войну мобилизовались 60 полков такого же состава.

С 1869 года казачьи полки вошли в кавдивизии во всех военных округах кроме Варшавского (оставались в ведении походного атамана). Каждая дивизия состояла из 4-х полков: драгунского, уланского, гусарского и казачьего.

Служили наши прадеды и деды в 9-м полку, который располагался на границе с Польшей, в городах Янов и Красное. Девятый полк имел отличие на головном уборе за заслуги в войне с Турцией, а Двадцать шестой награждён штандартом.

26-й полк формировался из казаков запасного разряда. Например, этот полк уходил на войну с Японией в Манчжурию под командованием старшины (подполковника) Багаева. На подавление революционного движения в 1905-1907 годах также формировались запасные полки.

9-й и 26-й полки формировались из станиц и их юртов (хуторов): Семикаракорской, Золотовской, Константиновской, Богоявленской, Николаевской, Мариинской, Камышёвской, Ермаковской, Денисовской, Платовской.

Лейб-гвардии Казачий Его Величества полк охранял царя, подбирали туда казаков рослых и красивых. Служба в этом полку почиталась за честь и слово «атаманец» звучало гордо. Второй-Лейб-гвардии Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича полк охранял наследника и императрицу. Остальные полки были рассредоточены по границам России.

В доме Афанасия Никитича висит икона в красивом окладе, обрамлена виноградными гроздьями и размером, примерно, 60×60 сантиметров. О происхождении этой иконы мы услышали следующее: его дядя по материнской линии, Трифон Петрович Дорофеев, служил в Санкт-Петербурге в лейб-гвардейском казачьем Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича полку. По окончании службы каждому казаку императрица лично вручала (своеобразная благодарность за службу) сундук, внутри обитый бархатом, два красиво раскрашенных яйца (дерево) и икону. Эта икона и сохранилась в доме Афанасия Никитича. Имеется и фотография лейб-гвардейца Дорофеева.

В полках казачьи сотни формировались по принципу землячества, и мой дед служил в Николаевской сотне, по названию станицы, откуда призывались. Вместе с ним служил и Анфиноген Петрович Дорофеев, были они крёстными братьями, то есть у них был один крёстный отец, Фёдор Селивёрстович Фролов, двоюродный брат деда, постарше возрастом.

Сложным делом для казачьей семьи были сборы и проводы на службу молодого казака, вся экипировка покупалась семьей, а это стоило немалых денег. К примеру, строевая лошадь стоила 250-300 рублей. Для сравнения скажем, что пара добрых рабочих волов стоила 120 рублей, корова 30 рублей, строительство приличного дома обходилось в 900 рублей.

Чтобы «справить» казака на службу покупалось седло, две шинели, два мундира, две пары сапог, шуба, шапка, головные уборы, даже запасные подковы и 24 ухналя (плоские гвозди для крепления подковы к копыту лошади). Сколько же надо было вырастить и продать коров, волов, зерна, чтобы купить всю эту экипировку.

Некоторые семьи сами выращивали строевых лошадей, покупали конематок, случали их с племенными жеребцами на станичных конюшнях.

Наш дед незадолго до коллективизации купил такую кобылу, а позднее, году в 1937 или 1938, отец наш увидел эту кобылу в хуторе Золотарёвском, где работал непродолжительное время. Было непонятно, как из хутора Белянского кобыла могла попасть в Золотарёвский? Когда я рассказал об этом случае Афанасию Никитичу, он высказал предположение, что кобылу отправили после коллективизации в «племенное гнездо». Такое же гнездо существовало и под Тацинской. Афанасий Никитич иногда заезжал туда, чтобы посмотреть на свою кобылу, которая ходила уже с двумя жеребятами: текущего и прошлого года.

«Племенные гнёзда», видимо, были филиалами конезаводов, а может быть, какими-то войсковыми подразделениями.

А если уж казачья семья новобранца не вырастила свою строевую лошадь, тогда покупали у конезаводчиков Королькова или братьев Бешмановых.

Была и официальная возможность от воинской службы откупиться, для этого в войсковую казну вносилась одна тысяча рублей.

Мой дед, Даниил Ильич, был старше деда Фёдора Сидоровича на девять лет, поэтому призывались они на действительную службу в разные годы. Даниил Ильич — в 1901 году и возвратился в 1905, а Фёдор Сидорович — в 1910 году. Действительной службы закончить не успел и в 1914 году вместе с полком убыл на фронт. А дед Даниил призван на фронт в 1914 году.

Нет данных — сколько хуторян участвовало в Первой мировой войне, но все возраста, подлежащие призыву, в войне участвовали.

Деды мои воевать умели и чести семейных кланов не уронили. Даниил Ильич пришёл с фронта с Георгиевским крестом и двумя медалями. Фёдор Сидорович был награждён тремя Георгиями и медалями. По воинской казачьей иерархии оба деда были вахмистрами.

По рассказам, которые ходили по хутору, первый Георгиевский крест Фёдор Сидорович получил за удачную разведку. Группа казаков из четырёх человек, в которую входил и Дорофеев Анфиноген Петрович, в одном из селений обнаружила шестерых немцев. Когда немцы сели ужинать, казаки захватили их в плен и привели в расположение полка. И Фёдор Сидорович и Афиноген Петрович были награждены Георгиевскими крестами.

Интересна была в то время система награждения. На казачью сотню, после каких-то боевых действий, выделялось несколько наград (больше или меньше, зависело от конкретного боевого успеха), а уж сами казаки определяли: кого конкретно награждать, кто в большей степени проявил мужество и героизм.

Иными словами, за красивые глаза в то время не награждали, решающим было слово самих участников боя. Награждения «по блату», возможно, допускались в высоких штабах.

Но, с другой стороны, каждая сотня считала для себя большой честью иметь полного Георгиевского кавалера, то есть сослуживца, награждённого четырьмя крестами (два бронзовых, серебряный и золотой), или, как тогда ещё говорили, — полный бант.

Поэтому, самым трудным делом было получить первый крест. А уж если в дальнейшем два казака или несколько, имели одинаковые боевые заслуги в конкретном бою — предпочтение отдавалось уже награждённому одним или двумя крестами.

Вернулись казаки с фронтов Первой мировой глубокой осенью 1917 года, «бросив фронт». Вернулись они на своих боевых конях и с оружием.

По рассказам, некоторые привозили даже пулемёты. Но с войны возвращаются не все, погиб брат деда — Харламов Афанасий Ильич.

Однополчане привели Домне Михайловне (жене) дедову боевую лошадь со всей амуницией.

Имеется фотография Афанасия Ильича и Домны Михайловны, (примерно 1914 год). Молодой красавец вахмистр, с не менее красивой женой, в нарядном платье, которое и сегодня понравилось бы изысканным модницам. Фотографировались в Новочеркасске.

В Первой мировой войне участвовали все братья Харламовы: Даниил Ильич, Илья Ильич, Афанасий Ильич, Иванеев Яков Семёнович (муж Агафьи Ильиничны, сестры наших дедов). А от Фроловского клана Фёдор Сидорович, Михаил Сидорович, муж Праскови Сидоровны Белов Иван Николаевич, их сыновья Андрей и Фёдор Ивановичи, Фролов Иван Григорьевич, Фёдор Селивёрстович, Гурей Селивёрстович и другие.

Нет точных данных, но по возрасту там должны быть муж Екатерины Сидоровны — Кирсанов Стефан Кузьмич, муж Марии Селивёрстовны — Прокопий Калинович Еремеев, муж Домны Селивёрстовны — Морозов Григорий Емельянович, их сын Пётр Григорьевич Морозов.

По не уточнённым данным всего от двух семейных кланов в Первой мировой войне участвовало 17 мужчин, потеряли одного Афанасия Ильича.

Какой же была общественно-политическая обстановка ко времени возвращения казаков с фронтов Первой мировой войны? Давайте проследим короткую хронологию тех лет.

Царь и все его наследники от власти отказались добровольно, Россию возглавило Временное правительство — «правительство министров-капиталистов». Казаки возвращаются домой, «бросив фронт». Они хотят одного — мира, покоя, работы. Хоть и возвратились они с оружием и на своих боевых конях, но им нужно восстанавливать захиревшее без мужских рук хозяйство, опустошённые базы, обеспечивать семью продуктами питания.

Большевики обещают рабоче-крестьянское правительство, первые декреты съезда Советов — о мире, о земле.

Но Москва далеко, что в это время происходило на Дону, в его столице — Новочеркасске?

27 февраля 1917 года в России произошла буржуазно-демократическая революция. В Новочеркасске уже 2 марта избран Донисполком во главе с А.И.Петровским. Параллельно с Донисполкомом, с 5 марта начал действовать Новочеркасский Совет рабочих депутатов, председатель И.М.Кондратьев.

7 марта Донисполком сместил Войскового наказного атамана графа М.Н.Граббе, 12 марта эта же участь постигла начальника Войскового штаба генерала Абрамова и других войсковых начальников.

20 мая Донисполком рассмотрел вопрос о прекращении своей деятельности «в связи с отсутствием денежных средств».

26 мая Большой войсковой Круг избирает Донское правительство, во главе с генералом А.М.Калединым.

7 ноября 1917 года свершилась Октябрьская социалистическая революция, Каледин её не признаёт и объявляет на Дону военное положение.

В Каменске образуется военно-революционный комитет, во главе Ф.Г.Подтёлков, М.А.Кривошлыков, Я.Н.Лагутин, С.И.Кудинов, В.А.Скачков. ВРК предъявляет Каледину ультиматум, Каледин ультиматум отклоняет и добровольно власть не отдает, формируется Донская армия.

В это время наступает Красная армия, Добровольческая армия уходит на Кубань, 29 января 1918 года Каледин застрелился в атаманском дворце.

Войсковым атаманом избирается А.М.Назаров.

25 февраля 1918 года в город вступает отряд войскового старшины Голубова; Назаров был расстрелян. Примкнувшего к красной гвардии Голубова расстреляли восставшие казаки станицы Кривянской.

16 марта Новочеркасский городской Совет рабочих и крестьянских депутатов объявил о взятии власти на территории всего Черкасского округа.

23 марта Ростовский областной ВРК провозгласил образование Донской советской республики.

14 апреля вспыхнуло восстание казаков, которые объявили о переходе власти в Новочеркасске в руки восставших. Войска, присланные ВРК из Ростова, очищают Новочеркасск от восставших.

27 апреля началось наступление германских войск на Ростов и Таганрог. В ночь на 6 мая полковник Денисов, у которого было до трёх тысяч пехоты и одна тысяча конников при пяти орудиях и семи пулемётах, после восьмичасового боя, вновь взял Новочеркасск. Город вновь стал центром белого движения на Дону.

11 мая Войсковым атаманом избран генерал П.Н.Краснов, немцы с Дона ушли в связи с революцией в Германии. Красная армия вновь наступает. В феврале 1919 года Краснов уходит в отставку. Войсковым атаманом избирается А.П.Багаевский. Донская армия ему практически не подчиняется, ещё Краснов согласился передать её в управление главнокомандующему вооружёнными силами Юга России генералу А.И.Деникину.

Практически весь 1919 год на Дону шли бои. 7 января 1920 года части конно-сводного корпуса Думенко Б.М., вторая кавбригада дивизии имени Блинова, а также полки 9 армии овладели Новочеркасском, а Первая конная армия Будённого С.М. — Ростовом-на-Дону.

Гражданская война на Дону практически закончилась. Даже в кратком перечне событий того времени трудно уследить за калейдоскопом власти, сменой имён правителей Дона.

В Санкт-Петербурге Временное правительство, Совет Народных Комиссаров. На Дону — Донисполком, Каледин, Назаров, Голубов, ВРК, Донская советская республика, Денисов, Краснов, Деникин, Думенко, Будённый.

Ксения Григорьевна Фролова вспомнила рассказ матери, Ирины Петровны: в марте 1918 года ушёл в Новочеркасск муж Григорий Иванович, «тогда много казаков призвали». Кто? Назаров? Голубов? Совет? Или Краснов для формирования Донской армии?

Можно представить Новочеркасск того времени: скопище народа, военных и гражданских, антисанитария, и, как следствие, — вспышка эпидемии тифа. Умер Григорий Иванович, а в 1919 году и его отец Иван Григорьевич, приехавший по делам службы в Новочеркасск, здесь оба и похоронены.

Могли ли простые казаки разобраться и осознанно принять решение -кого поддержать, за кем идти, к кому склонить свои буйные головушки? Имели ли они чёткое представление о практической реализации всяких идей, декретов, лозунгов, обещаний, посулов? Кипели человеческие страсти, эмоции, споры, трещали головы от тяжёлых дум.

А как вели себя в это время наши деды? Мы знаем одно — воевать они не хотели, в империалистическую навоевались «выше головы». Прятались и от белых, и от красных.

Об отношении к войне старшего поколения говорит такой маленький штрих. Когда подрос Афанасий Никитич, стал просить отца купить охотничье ружьё. Отец ответил ему так: «Я с девятнадцати лет ружьё на спине носил, оно мне уж горб набило, нечего делать», остался Афанасий Никитич без ружья. А вот как определил своё участие в гражданской войне дед наш, Даниил Ильич. На вопрос брата Ивана, почему он воевал на стороне белых, а дед Фёдор — на стороне красных, Даниил Ильич отвечал: «Да кому ж воевать хотелось. Бывало, запылится шлях в степи, значит войска идут, мы бежали на Чапурню (есть такая балка в хуторе) и там прятались в норах. Однажды спрятаться не успел — белые мобилизовали, а позднее — Фёдора Сидоровича, только красные». И белые и красные мобилизацию проводили с помощью нагана, винтовки или шашки, вот и воевал сосед против соседа, брат против брата, отец против сына.

В то время Афанасий Никитич ходил в школу. Учителями были то белые, то красные. Однажды пришли в школу, а учителя нет, ночью то ли к Шкуро, то ли к Мамонтову ускакал.

Со времени гражданской войны прошло 76 лет, а уже мало кто помнит на стороне красных или белых воевали наши деды, за какую жизнь бились они друг с другом, умирали и несли все тяготы гражданской войны. Ничего не осталось — ни могил, ни крестов и слабая, слабая память.

Но всему бывает конец. Навоевались до такой степени, что кроме людских потерь и экономику России, в том числе и сельское хозяйство, довели до полной разрухи, до паралича.

Наступило, единственное в своём роде во всей истории крестьянства России, десятилетие мирного производительного труда, когда хозяин и работник объединились в одном лице, и результат труда — произведённый продукт — принадлежал хозяину-работнику.

При составлении генеалогического древа семей Фроловых и Харламовых мы находили родственников в городах Шахты, Новочеркасск, Новошахтинск, Волгодонск и в сельскохозяйственных предприятиях около этих городов, а также в Москве, городеВладивостоке, Челябинской области, на Украине (Свердловка) и других городах и весях.

Известно, казаки женили своих сыновей в раннем возрасте 16-17 лет, и эта традиция родилась не по чьей-то прихоти, а являлась необходимостью сохранения семьи, рода, казачьего населения. Казаки были участниками практически всех войн, которые вело государство в разные периоды истории. А войны без потерь не бывают, и когда казак уходил на действительную службу в полк, в семье оставались один или два ребёнка.

Исходя из этой традиции, по родившемуся первенцу можно примерно определить возраст отца или деда. У Селивёрста Никитича первая дочь Домна родилась в 1869 году, по нашему расчёту примерный год его рождения 1850, а прапрадеда Никиты 1830 год.

Предполагаем, что при проведении переписи 1837 года в одном из26 дворов жила семья наших пращуров, а среди 79 человек мужского населения хутора был и наш прапрадед Никита. Расчёты дело относительное. Например, в семье Фёдора Селивёрстовича Фролова в первые восемь лет семейной жизни родилось восемь детей и все умерли в младенческом возрасте, а прожили взрослую жизнь следующие четверо, пятый погиб в 1942 году на фронте. Наш расчёт здесь не проходит. Но другой возможности установить годы рождения прадедов мы не нашли. Единственным достоверным источником могли бы стать церковные книги, но они в большинстве своём утрачены. В одной из книг Николаевской церкви нам удалось установить факт венчания сестры нашего деда.

О жизни Никиты, его родителях не сохранилось практически ни каких сведений, известно только, что женат он был на цыганке. Это подтверждается воспоминаниями его правнука Калина Фёдоровича. А также тёмным цветом кожи людей клана Фроловых, да и кочующие цыгане часто спрашивали у нашего отца: «А ты не наших кровей?».