КТО Я И ОТКУДА
Я, Владимир Александрович Мешков, родился в 1938 году в станице Константиновской (теперь город Константиновск) Ростовской области. В 1955 году окончил среднюю школу № 25. Любимые учителя — Сергей Александрович Романовский (физкультура) и Антонина Васильевна Иванова (история) учили меня жить честно.
По окончании школы в Ростовский университет (на истфак) не поступил — одного балла не хватило. Год работал на Ростсельмаше и усиленно читал. Может, поэтому и поступил в университет в 1956 году. Но уже после первой сессии попал во внутреннюю тюрьму КГБ, потом — в лагерь в Мордовии. Там твердо решил, что мое призвание — учить детей. Потому-то после выхода из лагеря и пошел в пединститут в Ростове, где моими учителями были прекрасные специалисты и люди: Григорий Александрович Червяченко, Николай Андреевич Федорченко, Нина Гавриловна Каджуни, Леонид Владимирович Усенко.
Будучи с клеймом «враг народа» я и не помышлял о выезде за границу. Помог друг детства — Валентин Анатольевич Козлов, росли мы на одной улице в станице Константиновской. Он работал в КГБ и путем хитроумной комбинации ему удалось снять с меня гриф «невыездной». И мне удалось выехать на работу в Чехословакию, где я преподавал в нашем военном городке. В Чехословакии оставил с болью в сердце двух друзей-чехов — Йозефа Мила и Любомира Бэрта. Они были коммунистами по совести. (Любош при «горбачевской перестройке» приезжал ко мне в гости и рассказывал, что там у них творится). Эти люди помогли мне, когда у жены начались предродовые схватки. Ночь. До нашего госпиталя в Костельце — 200км. Они пристроили роженицу в свой чешский роддом, что категорически запрещалось нам, советским людям.
После Чехословакии работал все время в Питере.
Семья: жена — Мешкова Татьяна Николаевна, инженер-химик, сын — Кирилл, геолог, сейчас работает у меня в школе, дочь — Татьяна, студентка университета, пишет стихи и от меня их прячет, но то, что мне удалось прочитать — хорошо.
ЗА ЧТО МЕНЯ ПОСАДИЛИ
Считаю, что попал в лагерь потому, что был наивен до честности. Я честно задавал вопросы на семинарах преподавателям в университете о том, что происходит в стране, и почему происходящее не соответствует теории марксизма-ленинизма. Они от вопросов уходили, тогда я и несколько моих друзей решили существующую власть улучшить. Создали Союз радикальных коммунистов, все было как положено: устав, программа-минимум, программа-максимум. Вот советская власть за то, что я честно хотел сделать ее лучше, меня и посадила. Было у меня достаточно времени, чтобы осмыслить, что и почему произошло. Именно тогда я понял: в этой стране нужно уметь жить двойным стандартом. Не было другого выхода.
ЛАГЕРЬ — ЭТО НЕ ПОТЕРЯННОЕ ВРЕМЯ
Когда на суде объявили приговор, то казалось: жизнь кончилась. А оказалось, что мне повезло. Лагерь — это большая школа. Считаю, что именно там я состоялся как сознательный, думающий человек. Сидел я в лагере для политических, а там такие интересные личности подобрались. Один Борис Пустынцев чего стоит! Я там занимался спортом, драмкружок организовал. Там были прекрасные музыканты, скрипач был с Украины, политический обозреватель Заправский, тоже с Украины, Юра Вондокуров, пианист. Была интересная компания, преподаватели из питерского университета сидели там же. В вечерней школе преподавали профессора, доценты. То были одни из лучших лет моей жизни. Кстати, я слышал по радио в мордовском лагере номер 10, как Хрущев говорил: «У нас нет политических заключенных». А я, политический, вот он, сижу. И не я один. Теперь с высоты сорока прошедших лет я вижу, что шестидесятники действительно что-то изменили в той страшной идеологии. То было все-таки время относительной свободы мысли.
Как и любой человек, я много видел подлости. Большая часть столкновений в ней вылетела из памяти, не оставив следа. Но были подлые поступки, которые невозможно забыть. Мы, создав свой Союз, собирались и обсуждали, как улучшить Советскую власть. И один из нас, староста группы, всех продал. Сходил в КГБ, абсолютно добровольно написал заявление. Для меня до сих пор непонятно, как это он мог сделать.
Предатель жив, здоров, живет в Ростовской области. В этом году сорок лет будет, как нас посадили, и ростовское телевидение решило сделать передачу к дате. Приехала ко мне в Санкт-Петербург телегруппа. Я хотел назвать фамилию предателя. На что режиссер Юрий Калугин сказал: «Не надо. У него дети, и что они подумают об отце?» Я подумал: действительно, негуманно было бы с моей стороны вот так сказать о человеке, хотя он этого и заслуживает. К тому же может быть и так, что он искренне верил в то, что мы — враги Советской власти, враги народа, и решил остановить нас.
Мы все — единое целое — и праведники, и подлецы, и кающиеся, и циничные, и предатели, и стукачи, и палачи, и герои. Все мы и есть общество. Я имею право не подать руки предателю. Но он же наш. Его же не спишешь из общества. Да к тому же невозможно сорок лет помнить зло. Я не знаю, может, он переменился, почему я должен его клеймить?
Сейчас много думаю о подлости по другим причинам — педагогическим. Ученики, как никто другой, понимают, что такое товарищество и подлость, добро и зло. Дети не прощают подлости. Всё простят, кроме подлости, предательства, нечестности. Особенно это свойственно детям запущенным, малолетним преступникам. У них чувство справедливости развито до болезненности. Самое острое чувство справедливости в пятых, шестых, седьмых классах. К 11-му классу, к 17-ти годам они меняются, это уже другие люди, циничнее становятся. Не все, конечно, но большинство. Влияет жизнь.
КАК МНЕ УДАЛОСЬ ПОСТУПИТЬ В ВУЗ
Я еще в лагере решил, что буду учителем. Мне казалось, что я сумею дать новому поколению правильное представление о жизни. Когда я пришел в школу, я понял, какая это невообразимо сложная задача. Я должен был следовать тем стандартам, которые были нам заданы коммунистической системой. И кто выходил за рамки, того наказывали. Был в моем классе парень верующий, он из большой семьи — 12 детей. Парнишка этот был отличником по всем предметам. Но вот на экзамене по обществоведению с блеском все ответил, ему ставят четыре. За что четыре? Верит в Бога. И идеологическое объяснение: все, что он так блестяще рассказал — это теоретическая сторона, а вот на практике он не марксист.
А как мне удалось поступить в институт? Я принес документы, девочка-секретарь положила их, и как, я понимаю, не прочла мою автобиографию, где я все честно изложил, кто и по какой статье сидел. Я написал сочинение на четыре, за все остальное получил пятерки. Лучше меня экзамены никто не сдал. И я спокойно вернулся домой, в станицу. Вдруг меня вызывают в Ростов. Большой кабинет, ректор во главе стола сидит, и человек двадцать комиссия. И объявляют, что меня принять не могут. Спрашиваю: на каком основании? У вас такая страшная статья, говорят, 58-я, а за ней стоит антисоветская деятельность... Как вы можете с ней детей воспитывать? Не приняли.
Вернулся домой. Думаю, надо работать. И вот на рыбалке встретил нашего секретаря райкома партии Илью Григорьевича Моисеенко, он знал меня с детства. Узнал мою историю. Спросил: а кто там ректор? «Сидоренко? Так это же мой земляк. Бросай удочки, пошли в райком». Позвонил он Сидоренко: «Фрол, ты кого не принимаешь? Я Мешкова хорошо знаю, он из трудовой семьи... Ладно, напишу ему характеристику. От имени райкома. Я ручаюсь за него». И меня приняли в институт.
МОЖНО ЛИ ЧЕМУ-ТО НАУЧИТЬ
Если честно, чем дольше учу, тем больше прихожу к выводу, что учить никого невозможно. Научить писать буквы можно, а вот научить доброте сердца, порядочности — этому научить нельзя, поэтому это или есть в натуре человека, или этого нет. Как учитель, я стараюсь это делать, но я не могу сказать, что это успешно получается. Наверное, это гены, или если это появляется со временем, то должно быть какое-то важное событие в жизни человека, которое перевернет его мировоззрение. Вот, как лагерь, например, у меня. Это событие так подействует, что ты действительно можешь стать другим человеком. Кто из педагогов прошлого ближе? Песталоцци. Потому что он жил жизнью детей, одной жизнью — это самое главное. Неважно, что ты говоришь, важно, как ты это делаешь, что ты делаешь в жизни. Соответствие того, что говоришь, тому, что делаешь, — кредо Песталоцци. Этот принцип я стараюсь тоже в своей практике использовать.
КАК Я ВОСПРИНЯЛ ПЕРЕСТРОЙКУ
Когда в стране начались перемены, я был счастлив. В Горбачева, правда, сразу не поверил. Не поверил потому, что мне к тому времени было абсолютно ясно: КПСС реформированию не поддается. Я не представлял, как можно было построить социализм с человеческим лицом. А вот Ельцину искренне поверил. Потому что разрушал человек ненавистную КПСС. И я много делал для того, чтобы помочь демократизации: организовывал демонстрации, детей своих отправлял с листовками, выводил на митинги. Искренне верил в идеалы демократии. Теперь понимаю, что и сам обманулся, и повел за собой людей. В том, чем все закончилось, виноват и я, наверное.
КАКОЕ ОНО, НОВОЕ ПОКОЛЕНИЕ?
Большая часть ребят занята собой, но вместе с тем обозначается очень слабая, едва заметная тенденция к тому, что среди своего детского общества плохо быть незнайкой. Об этом И. П. Руденко очень точно написала в «Общей газете». Пока ученики еще не вкладывают много сил, чтобы быть знайкой, но они уже хотят не быть незнайкой. Такая тенденция в последние годы в школе обозначилась. И она обнадеживающая.
Не хватает детям своей организации. В прошлом я видел, как ребятам нудны пионерские сборы, торжественные линейки, комсомольские собрания, политзанятия. Потому, когда все это ушло вместе со старым строем, я воспринял это как огромное облегчение. Но теперь, когда ребята не имеют никакой организации — вижу, что стало хуже. Думаю, в школе должна быть какая-то организация — скаутская или еще какая-нибудь.
