Дело о песнях

Изюмский А. Б. Дело о песнях // Донской временник. Год 2018-й / Дон. гос. публ. б-ка. Ростов-на-Дону, 2017. URL: http://www.donvrem.dspl.ru/Files/article/m3/0/art.aspx?art_id=1576

А. Б. ИЗЮМСКИЙ

Сообщение на Третьих Коршиковских чтениях (Ростов-на-Дону, 3 октября 2017 г.)

6 сентября 1913 года в станице Константиновской был задержан за буйство в пьяном виде постоянно там проживавший (но согласно переписи 1913 года — житель станицы Каргальской) двадцатидвухлетний казак Дмитрий Фокин. Это, казалось бы, заурядное событие вызвало изрядный переполох среди местного начальства и даже дошло до высших чинов Области войска Донского. Дело в том, что после того как Фокина доставили в участок, у него в кармане была обнаружена записная книжка, содержавшая тексты революционных песен. Помощник константиновского полицейского пристава Николай Максимович Ефимов допросил задержанного сразу после его протрезвления, а на другой день устроил обыск «с целью обнаружить относящихся к политическим целям книги, письма, записки и проч.» Однако, отмечалось в докладе, «как в квартире, а также и в вещах Фокина ничего не найдено» [1, л. 4].

Изъятую у задержанного записную книжку (с надписью на внутренней стороне обложки: «Дмитрий Фокин ст. Константиновская О.В.Д.») тщательно осмотрели. Первая половина её не представляла ничего интересного. Казак аккуратно вносил в неё сведения о получаемом жалованье и расходах на бытовые нужды и предметы обмундирования, включая самые мелкие (вакса — 5 коп., колбаса — 10 коп., карандаш — 15 коп., расчёска — 25 коп., чумбурь — 50 коп., лампасы — 75 коп., фуражка — 90 коп., 3 пары погон — 1 руб. 20 коп., патронташ — 2 руб. 90 коп., шашка — 7 руб. 21 коп. и т. п.) [2]. Единственной особенностью этих записей было, пожалуй, только то, что после слов, которые заканчивались на согласную, Фокин, вопреки тогдашним правилам правописания, часто пропускал твёрдый знак. Впрочем, в 1913 году ещё никто не мог предвидеть, что через несколько лет отмена этой буквы станет одним из первых решений новой революционной власти...

Следующие страницы оказались не столь безобидны. Там были записаны запрещённые песни, которых полицейский Ефимов насчитал пять: «Смело, товарищи, в ногу», «Рабочая марсельеза», «Варшавянка», «Вы жертвою пали» и «Красное знамя». Помощник пристава явно не блистал знанием революционного репертуара и пропустил записанный без названия «Народовольческий гимн», популярный также у эсеров («Смело друзья! Не теряйте бодрость в неравном бою...»), — вероятно, приняв его за продолжение песни «Смело товарищи в ногу». Любопытно, что эту ошибку станичного полицейского чиновника впоследствии не заметил ни один из старших начальников, внимательно изучавших записную книжку.

В ходе допроса Фокин, служивший приказчиком в местном магазине, сразу признал, что эти песни он переписал «от нечего делать» из тетрадки, принадлежащей его другу детства Михаилу Ковалёву, приписанному к той же Каргальской станице, но находящемуся на учёбе в Ростове. По словам Фокина, это произошло в начале июня, когда он был у друга в гостях. Как утверждал задержанный, переписанные песни он никому не показывал.

Получив эти признания, помощник пристава Ефимов вызвал на допрос работодателя и сослуживцев Фокина. Все они дали показания в пользу подследственного. Владелец магазина («крестьянин Владимирской губернии, Гороховецкого уезда, Нижне-Ландеховской волости») Алексей Фёдорович Абронов («45 лет, женат, торговец, не судился») показал: «Дмитрия Фокина знаю, служит у меня в магазине приказчиком с 1-го числа июля сего года, знаю его года три, никогда я ничего от него революционного, против правительства разговоров не слышал, да и вообще Фокин к этому не способен». То же самое подтвердили два других приказчика: крестьянин Усть-Медведицкого округа, слободы Ефремовки Иван Алексеевич Гончаров и крестьянин Рязанской губернии, Егорьевского уезда, Коробовской волости Николай Дмитриевич Ксенофонтов [1, л. 4–4 об.]. Протокол № 1, составленный после этого допроса помощником пристава, оказался не только первым, но и последним. Более помощник пристава никаких следственных действий в Константиновской не производил, ограничившись тем, что направил в Новочеркасск доклад о происшедшем начальнику Донского жандармского управления полковнику Р. В. Домбровскому. Последний переслал 17 сентября 1913 года показания Фокина «помощнику в Ростовском округе», предложив тому проверить проживающего в Ростове Михаила Ковалёва.

Девятнадцатилетний казак Ковалёв снимал со своим троюродным братом жильё по адресу ул. Екатерининская (ныне Красных Зорь), № 100, кв. 4. 19 сентября туда прибыл с понятыми пристав 4-го участка Кузнецов, который обыскал квартиру, изъяв оттуда шестнадцать писем, две записные книжки и фотокарточку. Нелегальной литературы у Ковалёва не оказалось, но в конфискованном у него письме отца, датированном 7 сентября 1913 года, содержался совет избавиться от всего нелегального и предупредить о возможной опасности друзей, так как задержанный Фокин дал против них показания [3].

Письмо представляет интерес, прежде всего тем, что в нем проступают отношения людей разных поколений в одной семье. Старший Ковалёв, несомненно, получил образование (далеко не блестящее) и воспитание еще в ХIХ веке, когда понятие «престол-отечество» представлялось казакам абсолютно нераздельным, и попытка выступить против власти, безусловно, была бы воспринята в подавляющем большинстве казачьих семей как серьёзное отклонение от нормы. Случись такое десятью-пятнадцатью годами раньше, вряд ли поздоровилось бы увлекшемуся революционными идеями парнишке.

Конечно, отец едва ли побежал бы с доносом на сына к начальству, но почти наверняка попытался бы вразумить его «старым казачьим способом». Однако в письме малограмотного Ивана Ковалёва нет даже намека на конфликт отцов и детей. Отца отнюдь не возмущают революционные увлечения сына, он только беспокоится, чтобы тот не пострадал из-за своей неосторожности. И старый казак советует сыну, чтобы тот не только уничтожил «нелигантные сочинения», но и предупредил своих товарищей-единомышленников, которые тоже могут пострадать из-за показаний неверного друга. (Кстати, можно представить уровень работы полиции в станице Константиновской, если о результатах допроса задержанного немедленно стало известно отцу подозреваемого).

После обыска Ковалёва доставили в жандармское управление, где его допросил подполковник Апостолов, которому полковник Домбровский поручил вести следствие. Следователь аккуратно отметил в бланке допроса возраст, сословную принадлежность и вероисповедание подозреваемого, указал, что тот является учеником 2-го класса Ростовского мореходного училища и временно проживает в Ростове, хотя постоянное жительство имеет в станице Константиновской, к дознанию и судимости ранее не привлекался. Ковалёв категорически отверг свою причастность к распространению революционных песен и обвинил Фокина в даче ложных показаний. Письмо отца с просьбой уничтожить нелегальную литературу он объяснил беспокойством родителя в связи с возможным оговором со стороны бывшего друга. Несмотря на всю неубедительность таких объяснений, следователь остался вполне удовлетворён ими. Не были допрошены ни отец Ковалёва, ни его друзья, ни преподаватели училища, а графа «мера пресечения» в бланке допроса осталась незаполненной.

Поверхностный допрос Ковалёва, проведённый подполковником Апостоловым, оказался единственным следственным мероприятием, после которого последовал перерыв в несколько месяцев. Между сентябрём 1913 года и началом февраля 1914-го шли только неспешные бюрократические процедуры: писались постановления о дознании, отношения прокурора и протоколы повторных осмотров всё той же злополучной книжки. Во время этих осмотров следствие не обнаружило ничего нового, зато ухитрилось... «потерять» песню «Красное знамя», которая перестала упоминаться в последующих документах. В феврале были, впрочем, повторно допрошены владелец константиновского магазина Абронов и его приказчики, которые, однако, ничего не добавили к предыдущим показаниям.

Вскоре подполковника Апостолова отстранили от дела, и его место занял помощник полковника Домбровского жандармский подполковник Сысоев. В марте новый следователь снова допросил казака Фокина. К тому времени бывший приказчик уже покинул своего хозяина и, явно надумав сменить обстановку, оставил станицу, где слишком хорошо знали его историю. Он перешёл на службу в Новочеркасскую летучую артиллерийскую команду.

Теперь Фокин дал показания значительно более подробные. Он рассказал, как, будучи в гостях у Ковалёва, рассматривал лежащие у него на столе книги и заметил какую-то тетрадку «приблизительно в 1/3 долю листа писчей бумаги шириной, но длиною несколько больше, в коей было 5–6 листиков, на которых лиловыми чернилами было напечатано, но не печатными, а как будто бы от руки сделанными буквами (Фокин явно незнаком был с гектографированными изданиями. — А. И.) несколько революционных стихотворений, на верхнем правом углу первого листа этой тетрадки теми же буквами и чернилами было напечатано: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь», а на последнем листке, после стихотворения, теми же буквами и чернилами — «Российская социал-демократическая рабочая партия» [1, л. 22 об.]. Фокин объяснил, что сначала он попросил Ковалёва подарить ему эту тетрадку, но тот разрешил её только взять с собой до следующего дня, чтобы приятель мог переписать интересующие его песни. Всё это новый следователь занёс в протокол, не поинтересовавшись даже мотивами поступка подследственного. Некоторое время спустя он, не предпринимая больше никаких следственных действий, составил следующий документ:

 

_{ПОСТАНОВЛЕНИЕ № 5}

_{1914 года, Мая 23 дня, в гор. Новочеркасске я, Отдельного корпуса жандармов подполковник Сысоев, рассмотрев настоящее дознание и принимая во внимание:}

_{1) что казак Михаил Иванов Ковалёв изобличается в преступлении, предусмотренном 2 ч. 129 ст. Угол. улож. лишь одним показанием казака Дмитрия Андреева Фокина; 2) что других свидетелей, совершения вышеназванным Ковалёвым приписываемого ему преступления, не было; 3) что по обыску, произведённому 19-го сентября 1913 года у казака Михаила Иванова Ковалёва ничего преступного обнаружено не было и 4) что добытых данных совершенно недостаточно для обвинения казака Михаила Иванова Ковалёва в преступлении, предусмотренном 2 ч. 129 ст. Угол. улож., а потому, руководствуясь 1035 ст. Уст. уг. суд. и по соглашению с товарищем прокурора Новочеркасского окружного суда С. А. Кутыревым (фамилия вписана от руки. — А. И.)}

_{ПОСТАНОВИЛ:}

_{Настоящее дознание производством заключить и, на основании ст. 1035/23 Уст. угол. судопр., препроводить Прокурору Новочеркасского окружного суда для дальнейшего направления.}

_{Отдельного корпуса жандармов}

_{подполковник Сысоев}

_{Товарищ прокурора С. Кутырев [1, л. 28]}

Прокурор отреагировал достаточно быстро. Уже через несколько дней следователь получил следующий ответ:

_{Отдельного корпуса жандармов}

_{Прокурор}

_{Новочеркасского}

_{Окружного Суда}

_{подполковнику Сысоеву}

_{Июня 3 дня 1914 г.}

_№ 10

_{г. Новочеркасск}

_{Рассмотрев произведённое в порядке 1035 ст. Уст. уг. суд. формальное дознание об обнаружении в станице Константиновской 1 Донского округа у казака Каргальской станицы Дмитрия Антонова Фокина записной книжки с революционного характера песнями «Смело товарищи», «Марсельеза», «Варшавянка» и «Вы жертвою пали в борьбе роковой» — я нашел, что названный Фокин, по задержании его в нетрезвом виде 7 сентября 1913 года на улице станицы Константиновской и по обнаружении у него в кармане записной книжки с упомянутыми революционными песнями, заявил, что таковые он во время лагерного сбора в Каргальской станице списал у товарища своего Михаила Иванова Ковалёва, учащегося в Ростовском мореходном училище, каковые объяснения Фокин подтвердил и на формальном дознании, не представив, однако, ничего в подтверждение справедливости оговора им Ковалёва.}

_{Обыском, произведённым затем у Ковалёва, ничего преступного у него не обнаружено и сам он, заподозренный в распространении революционного характера сочинений, положительно отверг, что давал когда-либо подобные приведённым выше песни для списывания Фокину. Никаких улик, подтверждающих достоверность обвинения Фокиным Ковалёва, формальным дознанием не добыто.}

_{Обсудив изложенное, и признавая, что одного ничем не подтверждённого оговора Фокиным Ковалёва в распространении противоправительственного характера сочинений (2 ч. 129 ст. Угол. улож.) не достаточно для предъявлений Ковалеву обвинения в этом преступном деянии, и что одно хранение у себя записной книжки с революционного характера песнями Фокиным без цели распространения (ибо на наличность таковой цели нет никаких указаний) не является деянием наказуемым, я полагал бы: формальное дознание возбуждённое в отношение казака хутора Карпова Каргальской станицы 1 Донского округа Михаила Иванова Ковалёва, 19 лет, по обвинению его в преступлении, предусмотренном 2 п. 129 ст. Угол. улож., дальнейшим производством прекратить за недостаточностью улик.}

_{Вследствие этого и на основании 1032/26 ст. Уст. уг. суд. препровождаю Вашему Высокоблагородию означенное формальное дознание о Ковалёве для внесения его на рассмотрение Областного войска Донского Особого совещания.}

_{Прокурор суда Соколовский}

_{Секретарь [Подпись] [1, л. 31–31 об.].}

 

После этого для принятия окончательного решения высшему начальству много времени не потребовалось. Всего через три дня появился заключительный документ:

 

_{ПОСТАНОВЛЕНИЕ}

_{1914 года июня 6 дня, в городе Новочеркасске, Донское Областное совещание в составе председателя старшего помощника Войскового наказного атамана Войска Донского генерал-майора Туроверорва и членов: прокурора Новочеркасского окружного Суда Н. И. Соколовского и начальника Донского областного жандармского управления полковника Домбровского, рассмотрев дознание о казаке Каргальской станицы 1-го Донского округа, Области войска Донского Дмитрии Андрееве Фокине, обвиняемом в преступлении, предусмотренном 2 п. 129 ст. Уг. ул. внесённое в Совещание начальником Донского областного жандармского управления согласно предложения прокурора Новочеркасского окружного суда о 3-го июня 1914 года за № 10, на основании 1035/27 ст. Уст. уг. суд. ПОСТАНОВИЛО: прекратить уголовное преследование в отношении обвиняемого Фокина за недостаточностью улик.}

_{Генерал-Майор Туроверов}

_{Прокурор Окружного Суда Соколовский}

_{Полковник Домбровский [1, л. 29]}

 

Какие выводы позволяет сделать эта история? Прежде всего, мы видим, что давняя сословная замкнутость казачества в ХХ веке начинает уже изрядно размываться. Один из казаков, попавших под следствие, работает приказчиком на «мужика» в своей станице (ситуация малореальная ещё несколькими десятилетиями ранее), другой планирует своё будущее в качестве моряка торгового флота (тоже, по прежним представлениям, не подобающая для казака карьера [4]). Именно среди такой казачьей молодёжи находит благожелательный отклик революционная пропаганда. Более терпимым к последней делается и отношение некоторых представителей старшего поколения. Не может не вызвать удивления и проявившаяся в этом случае деятельность чинов донской полиции и жандармерии. «Слуги закона» однозначно не стремились непременно привлечь к ответственности попавших под подозрение молодых людей, не пытались по-настоящему найти какие-либо доказательства их преступной деятельности. Чувствуется, что в отчётности жандармерии явно отсутствовала печально проявившая себя впоследствии «палочная» система, оценивающая работу правоохранительных органов по количеству формально раскрытых преступлений. И не было восторжествовавшего в дальнейшем неписанного правила доводить до обвинительного приговора любое подозрение в политическом преступлении... Молодые люди, судя по материалам дела, избежали не только уголовной ответственности, но даже полицейского надзора. К сожалению, мы не знаем, как сложилась их судьба в последующие годы мировой (до которой оставалось менее двух месяцев), а затем и Гражданской войны.

А пресловутая книжка так и лежит в деле с наклейкой на чёрной клеёнчатой обложке: «Вещественные доказательства по делу казака Дмитрия Андреева Фокина». И в ней среди бытовых записей и подсчётов — тексты революционных песен, некогда оглушительно популярных и наводящих страх на власти предержащие, а сейчас мало кому известных.

Приложение

_{ВЕЩЕСТВЕННЫЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА КАЗАКА МИХАИЛА ИВАНОВА КОВАЛЕВА}

_{1913 года Сентября 7 дня}

_Миша!

_{Кокия имеются утибе или утвоих товарищей нелигантные сочинения то все истребитя потому что сигодня Димитрия Фокина арестовали гдето на молодежском собрании и отобрали унего все что принем было была принем памятная книжка в которой было написано 5 нелигальныхпесин у него спросили Ето что? Он объяснил что ето он ишедшеслагеря познакомился с учащимися и Мореходного училища учиник Михаил Ковалев списал мне ети песни то остерегайтесь всяких нелигантностей и предупреди всех своих товарищей, потому что могут всякий раз вас всех приследовать по показанию Фокина.}

_{Миша почему ты не мог писать. Где ты на квартире встал и у кого, затем тюфяк твой я лично видел Володя Колесников спал на нем. Етот тюфяк красная наволка из мотарья. Столечьник и он слинялый. Ты спроси у них что тюфяк наш как он им попал я уже незнаю, а за права учения я написал в училище начальнику. Чтобы миняизвестили когда взнос за права учения за первую половину и я вышлю прямо на училища.}

_{Мать пока живет а за вещами ехать не хочет. Я как смотрю так она живет только так. Как приходило жить в романовской так думаю будит и здесь водноприкрасное время собираеца и удиреть одно говорить что я из дома вещей никаких брать небуду покупай здесь когда тибе надо нужно. Что будит больше пиши что будит что от полиции а Димитрия как мирзавца за одолжения и впредь таких одолжений не позволяй ибо етодовидетдогибели.}

_{Твой отец И.А.Ковалев.}

Примечания

1. ГАРО. Ф. 829. Оп. 1. Д. 764.
2. Записная книжка хранится в деле. Листы не нумерованы. — А. И.
3. См. Приложение. Хранится в деле под названием «Вещественные доказательства казака Михаила Иванова Ковалёва» [1, Л. 1с-1т]. Публикуется с сохранением авторской орфографии и пунктуации.
4. См.: Лухманов Д. Под парусами : (зап. капитана). М., 1948, С. 26–27.

 

Дом купца Абронова  Алексея Федоровича

«Владелец магазина («крестьянин Владимирской губернии, Гороховецкого уезда, Нижне-Ландеховской волости») Алексей Фёдорович Абронов («45 лет, женат, торговец, не судился») …»

г. Константиновск.

Качура Е., краевед.