Ты взойди, взойди, красно солнышко.., Над урочищем добра молодца, то Степана свет Тимофеевича, По прозванью Стеньки Разина...
Старинная казачья песня
Километрах в двадцати от города Морозовска, там, где студеные ключи изливаются в степную речушку Кумшак, высится древний курган. Зовут его в здешних местах Браткиным. А наречен он так, сказывают старожилы, в честь храброго есаула Степана Наумова из войска Стеньки Разина. Был есаул тот Разину роднее брата. Даже лицом и статью на него смахивал. Разин завещал ему: «Прилучится за меня быть тебе — надевай кафтан, как мой черной, шапку бархатную и саблю держи, как я, да голоса не давай народу знать: твой голос не схож с моим. В бой ходи, как я...» Под Симбирском Наумов спас Стеньке жизнь, и с тех пор почитал атаман есаула выше родного брата Фролки.
Из Паньшина-городка пришел Наумов со своим отрядом в верховья Кумшака и сложил голову в неравной схватке. Похоронили его в чистом поле посреди трех дорог, курган насыпали и нарекли Браткиным.
Сказывают также, будто зарыт в Браткином кургане клад разинский. Лет сто или двести назад копали курган охочие до кладов люди. Нашли ли, нет — то никому неведомо. Доподлинно известно другое — золотым кладом оказались здешние земли для бедноты, облюбовавшей почти полвека назад верховья Кумшака для первой на Дону коммуны. Давно уже распахана здесь целина, год от году крепнет многоотраслевое хозяйство колхоза имени Ленина, а легенда о разинском кладе все-таки живет...
Я услышал сказ про сокровища, зарытые в Браткином кургане, в июле сорок первого года, когда вместе с другими старшеклассниками приехал в эти места, чтобы помочь колхозу спасти невиданный урожай. Людей не хватало, и всюду — у лобогреек, на токах, в кузне — работали ребячьи руки — наши и хуторских сверстников, тоже ждавших, как и мы, повесток из военкомата. Тогда-то и поведал нам колхозный сторож Тарасыч про заветные места.
Уже много лет спустя, почти позабыв о Браткине кургане, я случайно наткнулся на новые сведения о кладе Стеньки Разина. Именно Стеньки, а не Степана. В старину прозвища «Стенька», «Фролка» считались у казаков почетными, их надо было заслужить. Даже в песне говорилось: «На том струге атаман сиди», что по имени Степан Тимофеевич, по прозванию Стенька Разин сын«. А в присказках не раз подчеркивалось, что «Стенька Разин один был, а Степанов много».
Но — странное дело! — документы, в которых упоминался разинский клад, ссылались уже не на Браткин курган, а на другие тайники. Известно, например, что в 1914 году в Царицыне близ церкви Троицы провалилась на четыре метра в глубину целая гора. На дне провала оказались гробы и скелеты. Обнаружилось, что это провал над тайником Степана Разина, идущим от церкви до самой Волги, куда приплывали расписные челны казачьего атамана с добычей. Есть будто бы тайники разинские и на знаменитом по народным песням утесе, что возле Саратова,- и на острове Буяне у станицы Багаевской. Ни под пытками, ни перед царским судом не рассказал Разин, куда девал он свои сокровища. А в трудах спелеолога И. Я Стеллецкого описан такой факт. Один отставной русский офицер в 1904 году нашел в старых бумагах покойной бабушки подлинную «кладовую запись» Степана Разина на спрятанные сокровища. Он начал раскопки в указанном месте, открыл целую сеть подземных галерей, подпертых мощными дубовыми распорками. Предстояли дальнейшие поиски, но точку на них поставила русско-японская война.
В 1910 году в Петербурге объявился новый претендент на разинский клад — шестидесятидвухлетний есаул из Области войска Донского. Он явился в столицу и представил куда следует чрезвычайной убедительности документы. В «сферах» они произвели целую сенсацию, сообщение о некоем «кургане Стеньки Разина» в Придонье облетело все газеты. Может, это как раз и был Браткин курган?
Наконец, уже в наше время старый казак Очупенков из Аксайской станицы указывал археологам приметы разинского кургана. Разин будто бы берег сокровища для простого люда. А чтобы богатеи не прибрали их к рукам, зарыл Стенька золото и жемчуг в потаенных местах.
А то было на Дому-реке, Что на прорве - на урочище. Богатырь ли то, удал козак Хоронил в земле узорочье... То узорочье арменьское, То узорочье бухарское - Граб ежом-разбоем взятое, Кровью черною замарано, В костяной ларец положено. А и был тот костяной ларец Схожий видом со царь-городом: Башни, те ремы и церкови Под косой вербой досель лежат...
Где же запрятан легендарный клад, да и существовал ли он на самом деле?
Обратимся к историческим фактам.
Степан Разин был сыном донского казака и турчанки, по-видимому, попавшей в плен во время одного из Азовских походов. На Дону таких людей называли «тума». Названной матерью Степана была русская женщина Матрена по прозвищу Говоруха. Отец Степана — Тимофей Разя жил в Черкасске, но семья сохраняла связь с Русью. На Верхнем Дону бурлачил брат Тимофея, а в Воронеже жил его дядя Никифор, по прозвищу Черток.
Украинский летописец Самуил Величко писал, что Степан Разин «был росту высокого и уроди красной, в силе и мужестве преизобилен». По утверждению одного шведского дипломата, Разин владел восемью иностранными языками. Не случайно, будучи еще совсем молодым, он выполнил ряд дипломатических поручений Войска Донского: ездил в Калмыкию договариваться о совместной борьбе с ногайцами, трижды побывал в Москве, посетил Соловецкий монастырь.
Старший брат Степана — Иван Разя — был казнен по приказу боярина Долгорукого. Неудивительно, что вся семья Разиных — Матрена Говоруха, Степан и младший брат Фрол — стала активной участницей начавшейся в 1667 году крестьянской войны.
Во время осады Симбирского Кремля (в октябре 1670 года) в бою против войска князя Барятинского Разин был ранен саблей. Восставшие перенесли «батьку», как называли они Разина, который «в память не пришел», на струг и отправили вниз по Волге, а затем на Дон. Всю зиму Разин пролежал в своем курене в Кагальнииком городке. Между тем война продолжала бушевать во многих областях страны, над мятежным атаманом сгущались тучи. Каратели казнили названную мать Разина — Матрену Говоруху. По церквам читали «анафему» Разину и его сподвижникам. В апреле 1671 года атаман Корнила Яковлев велел обложить Кагальницкий городок сухим камышом и дровами и зажечь. Степану и Фролу пришлось сдаться на милость Яковлеву. В народе много говорили о несметных сокровищах, якобы собранных Разиным в своем курене, но, кроме трех пар часов да искусно вырезанной из кости модели Царьграда, ничего не нашли.
Совсем недавно, уже в наши дни, в «Славянских записках», изданных в Оксфордском университете, английский историк С. А. Коновалов опубликовал новые сообщения о подробностях казни Разина. Речь идет о неизвестной на русском языке диссертации Иоганна Юстуса Марция, написанной в 1674 году. Марций жил в России и был очевидцем крестьянской войны. Вот как описывает он последние минуты Разина:
«Ему сначала отрубили руки, а затем ноги. Он с такой стойкостью перенес эти удары, что не проронил ни стона, не выказал какого-либо знака боли на лице. Он был так непреклонен, что не только не пожелал смирить свою гордыню, но и не побоялся и более тяжких мучений. Лишенный рук и ног, он увидел своего закованного в цепи брата, приведенного на место казни. И он выкрикнул, сохранив выражение на лице и голос, как у обычного человека: «Молчи, собака...»
Другое любопытное свидетельство о последних минутах Разина разыскал в бумагах секретаря Нидерландского посольства Бальтазара Койэта советский историк Роман Пересветов, автор широко известных в нашей стране книг «Тайны выцветших строк» и «По следам находок и утрат». Брат Разина — Фрол, сломленный пытками, выкрикнул будто бы перед казнью «государево слово». Так поступали в то время доносчики, извещавшие, что им ведома государственная тайна, открыть которую можно лишь царю. Исполнение казни было приостановлено, и Фрол выдал властям тайну повстанцев. Он рассказал, что Разин перед походом на Царицын собрал «воровские» («прелестные») письма и ценности, «...поклал в кувшин в денежной и, засмоля, закопал в землю на острову реки Дону на урочище на Прорве под вербою, а та-де верба крива посередки, а около ея густые вербы, а того-де острова вкруг версты две или три».
Сохранилось в архивах и другое любопытное свидетельство. Оказывается, вскоре после показаний Фрола на Дон были посланы с особым поручением царский стольник полковник Григорий Косогов и дьяк Андрей Богданов. Ехали они вместе с возвращавшимся из Москвы в Черкасск крестным отцом Стеньки — атаманом Войска Донского Корнилой Яковлевым Ходневым — тем самым, что предал царю своего крестника. Вся эта свита направлялась к урочищу Прорва (названному так по прорвавшемуся из прежнего донского русла протоку) «для сыску воровских писем, про которые сказал вор Фролка Разин».
Но найти заветный остров с кривой вербой оказалось не так-то просто — слишком много их в районе Раздорской и Константиновской станиц. В записной книге московского стола Разрядного приказа под номером семнадцатым появилась после этой поездки запись о том, что царские гонцы «тех писем искали накрепко с выборными донскими казаками и под многими вербами копали и щупали, но не сыскали». Фрола еще пытали, но он так и не помог властям: запамятовал, где оно, заветное место, Жизнь себе он тоже не выторговал: казнили через пять лет. И кто знает, может, он намеренно не сказывал доподлинного места: хотел пожить дольше.
Не открыл тайны и автор «воровских» писем — поп из Верхне-Чирской станицы Никанор Иванов.
О разинском кладе в народе ходило немало легенд. И места назывались разные. В конце прошлого века побывавшему на Дону писателю и журналисту В. Гиляровскому рассказывали, что под Новочеркасском, в Персиановке жил старый учитель из казаков Иван Иванович. Он будто бы точно знал место клада на Кагальнике. От царских холопов место таили: ведь в старину «вольные казаки под царем не ходили». А места указывали ложные, чтоб рыли и ничего не нашли. Сыновьям и внукам тоже наказывали строго-настрого хранить тайну.
И все-таки клад был. Неспроста же упоминался он едва ли не во всех преданиях и бывальщинах о Разине. Неизвестно другое: зарыл ли его Разин в своем «воровском» городке перед походом на Царицын или в верховьях Кумшака.
Впрочем, есть и еще одно «но». До сих пор науке неизвестно достоверное место разинского городка. Бесспорно лишь, что городок этот находился где-то в районе Раздорской и Константиновской станиц.
Сравнительно недавно экспедиция археолога 3. И. Вит-кова производила раскопки на правобережье Дона близ устья Кагальника, но ничего не нашла. В 1958 — 1964 годах Новочеркасский музей истории донского казачества организовал несколько новых экспедиций. На острове Пореченском, что в трех километрах выше станицы Раздорской, было обследовано другое предполагаемое место поселения, Желаемых результатов и здесь не получено. Преподаватель Ростовского университета А. А. Тимошенко высказал предположение, что Кагальницкий городок — разинская «столица» — находился на острове Жилом выше станицы Константиновской.
Иные, более веские доводы все-таки позволяют утверждать, что зарыт клад не на острове, а на правобережье Дона. Между хуторами Ведерниковым и Кастыркой есть курган, который никогда не затопляется в половодье. Старожилы именуют его «городком». Рассказывают, что когда-то на нем жили люди, а потом переселились на взгорье, где теперь хутор Куликовка. Егде совсем недавно Куликовка называлась иначе: Упраздно-Кагальницким хутором. Стало быть, Кагальницкий городок был «упразднен», и перебрались его жители на новое место. Не ключ ли это к разгадке?
Жил в тех же местах, в станице Богоявленской, страстный краевед Виссарион Ильич Аникеев. Усердно, терпеливо собирал он исторические сведения о родном крае и разузнал, что станица Богоявленская возникла в результате объединения двух казачьих городков — Троилинского и Кагальницкого. Прежде оба эти городка располагались возле самого Дона и часто подвергались наводнениям. Жители Троилинского городка на новое место переселились сразу, а жители Кагальницкого разделились — часть ушла в Богоявленскую, а часть поселилась на том самом кургане, что высится между Ведерниковым и Кастыркой. Позднее они перебрались в Куликовку (то бишь в Упраздно-Кагальницкий).
А мог ли, собственно говоря, разинский городок располагаться здесь? По-видимому, да. Там, где Кагальник впадает в Дон, много пересохших ериков. В то время они были полны водой и могли вместе с Доном и Кагальником составлять круговую водную преграду, столь необходимую для защиты повстанческого городка от возможного нападения.
На левом же берегу Дона здесь есть хутор Задоно-Кагальницкий. Его название тоже наверняка связано с Кагальницким городком. Часть казаков могли уйти на левобережье. Для оставшихся на правом берегу новый хутор стал задонским. Отсюда и название.
Виссарион Ильич Аникеев умер накануне Великой Отечественной войны, записи его бесследно исчезли. Сын его — теперь уже пожилой человек — рассказал мне, что в бумагах отца были довольно точные приметы разинского клада. Вели эти приметы опять-таки к курганам между хуторами Ведерниковым и Кастыркой. Кстати, еще в 80-х годах прошлого столетия здесь начались раскопки, но вскоре были приостановлены. В 1913 году вблизи кургана был выпахан железный панцирь. Он долго висел потом на почетном месте в здании станичного правления. Хуторские ребятишки (в том числе и сын Аникеева) даже примеряли его. В 20-х годах панцирь этот передали в музей.
Никто из ученых, историков, археопогов, краеведов, с которыми приходилось мне беседовать, не сомневается в реальном существовании разинского клада. Где он будет найден — то ли в Браткином кургане, то ли в устье Кагальника, то ли, наконец, на донском острове, — это вопрос времени. Во всяком случае, на Дону есть очень много ревнителей родного края, готовых принять участие в поисках. Не стоит доказывать, сколь велик оказался бы вклад в науку, если бы заветный кувшин оказался, наконец, в музее.
* * *
Когда несколько лет назад я выступил в печати с рассказом о разинском кладе, сразу же объявилось много энтузиастов, желающих помочь археологам. Одним из них был житель Раздорской станицы Иван Васильевич Прокопов. Собирая у старожилов сведения о заветном кувшине с бумагами Разина, он совершенно случайно нашел следы еще одного клада — запорожского. Поведал ему об этом человек, в семье которого тайна клада передавалась из поколения в поколение «от самого Калныша». Может статься, речь шла об имуществе последнего кошевого атамана Запорожской сечи Петра Калнишевского. Когда Сечь по царскому указу была «взята приступом» и прекратила свое существование, атаман бежал, по преданию, на Дон. Вполне вероятно, что скрывался он в Раздорах — одном из богатых казачьих городков, поддерживавшем самую тесную связь с верхушкой Запорожской сечи. Подтверждает это и одна из песен, записанных в Запорожье:
Ой полети, та полети черная галко, Та на Дон рибу Тети, Ой оринеси, да принеси, черная галко, От Калниша вicтиi!
Кстати, вполне достоверно известно, что с бегством Калнишевского исчезли и следы запорожской казны. По этому поводу существовали самые различные легенды. Одна из них вела к Переяславу, другая — к Корсуню, третья — к реке Подпольной. Так или иначе, но найти сокровища до сих пор не удалось.
Известен и такой достоверный факт. Калныш не покинул Дон добровольно. По требованию Екатерины I! кошевой «вредного скопища» — Запорожской сечи — Петр Калнишевский, войсковой писарь Иван Глоба и войсковой судья Павел Головатый были разысканы и препровождены под конвоем в Москву. Уже совсем недавно были найдены свидетельства о том, что кончил свою жизнь Калнишевский узником Соловецкого монастыря в 1803 году, ста двенадцати лет от роду.
Не осталась ли часть сокровищ Калныша на Дону, там, где последний кошевой некогда грозной Сечи намеревался укрыться от царских воевод? И не тайну ли Калныша хранит до наших дней казачья семья в Раздорах?
Но клад последнего запорожского атамана мог быть зарыт и не в Раздорах, а где-то на дороге, что вела с Хортицы к Дону. Житель Таганрога Николай Самойлович Овчаров — тоже неутомимый кладоискатель — рассказывал мне о другом предании, которое уже больше столетия переходит в их семье от дедов к внукам.
А было так.
Прапрадед Николая Самойловича был привезен с семьей в Приазовье помещиком-крепостником из Рязанской губернии. Помещик намеревался, так сказать, «осваивать целину», миллионы гектаров которой веками лежали нетронутыми на необозримых просторах «Дикого поля».
Деревушка и помещичья усадьба были заложены у слияния двух ручьев родникового происхождения. По свидетельству старожилов на том месте была небольшая роща, росли могучие деревья.
Шли годы, деревушка росла. И однажды Овчаровы вздумали вырыть во дворе колодец, чтоб не таскать воду из «копанки» у ручья. Когда яма достигла двух аршин глубины, заступ наткнулся на что-то твердое. Вытащили... обгорелый обрубок толстого дерева, другой, третий, а им, казалось, и конца не будет. Вся земля на двухметровой глубине оказалась заваленной обгоревшими пеньками и сучьями.
— Вот тебе и раз! Копали, копали и докопались. Место это, выходит, нечистое, поганое... — растерялся Овчаров-старший. — Вылезай, сынок, наверх, забрасывай яму. Выкопаем колодец в другом месте...
Так и сделали. А много лет спустя зашел во двор к Овчаровым усталый и запыленный путник. Был он стар и болен. Когда накормили и напоили его, разговорился. Вспомнил, как пятьдесят или шестьдесят лет назад в этих местах отряд запорожских казаков, торопившийся уйти от погони, зарыл будто бы в этих местах — триста шагов от криницы — богатые сокровища. Несподручно, видно, было везти их дальше.
Странник ушел, а предание в семье осталось. Пытался ли кто-нибудь из Овчаровых еще раз добраться до тех обгорелых бревен, что лежали на двухметровой глубине, и узнать, что лежит под ними? Нет, не пытался. Сомневаться в этом нельзя. Люди набожные, богобоязненные, они не хотели даже осквернять свои руки прикосновением к тем, пусть даже несметным, сокровищам (если они там действительно были), что были добыты «разбойным путем». Иногда поговаривали на досуге о странном пришельце, вспоминали его рассказ, но лопат в руки не брали, всякий раз осеняя себя крестным знамением и отгоняя «лукавого», который нет-нет да и пытался «ввести их во искушение»...
Но это — всего лишь предание. А если поразмыслить над ним?
Запорожская сечь действительно по приказу Екатерины II была взята приступом царскими войсками. Доподлинно также известно, что атаман Калнишевский успел с небольшим отрядом бежать на Дон, и с бегством его исчезли все следы сечевой казны. Какими же были пути-дороги беглецов?
Пока отряд двигался по «Дикому полю», ему ничто не угрожало. Но вот он стал приближаться к устью Дона. Здесь уже было небезопасно. Снова к тому времени (1775 год) была возведена из руин дважды разрушавшаяся Троицкая крепость на Таганьем рогу. В крепости — довольно большой гарнизон, причем сторожевые посты выставлены за многие километры, а то и десятки километров вперед. И стоило лишь появиться в степи какому-либо неизвестному отряду, как тут же на сторожевых курганах заполыхали бы сигнальные костры. Пройдут считанные минуты, и в крепости уже станет известно, что приближается неизвестный отряд вооруженных всадников. Немедленно поднимется тревога,.. И тогда атаману приходит в голову мысль — не рисковать, попытаться пока пробраться на Дон налегке, а сокровища до поры до времени припрятать. Тем более, что и место рядом — приметное, укромное.
...Сняты с лошадей вьюки, наполненные золотыми и серебряными чашами, чеканной монетой. Уже присыпаны сокровища тонким слоем земли, и тут седоусый атаман приказывает собрать на месте бывшего бивуака все, что могло бы оставить следы. Потому собраны все до единой головешки, присыпаны землей костры. Даже золу и уголь — и те схоронили в яме!
Вот как можно представить ту историю, которая, возможно, и действительно произошла около двухсот лет назад на том месте, где впоследствии поселился крепостной крестьянин Иван Овчаров,
Да, над этим стоит задуматься!
А, может быть, места, известные Прокопову и Овчарову, хранят вовсе и не сокровища Калныша, а клад аланского царя Индиабу, что зарыт был? по арабским источникам, в кургане Контеббе, в 104 верстах от Таны (Азова)? Именно этот клад искали археологи из Венеции во главе с послом Джозафа Барбаро, присылавшие на Дон в середине XVIII века огромную по тем временам экспедицию в 127 человек!
Значит, клады все-таки есть, их нужно искать.
Много еще неразгаданных тайн хранят степные курганы.
